Сняв с полки свечу, я установил её на столе и чиркнул кремнём о кресало. Дом сразу как будто ожил, а в окно постучалась ночь.
Оттягивая тот самый момент, я прошёл к печи и, сняв заслонку, сунул руку в тёмное жерло. Пошарив среди остатков горелых дров и угля, вдруг нащупал что-то необычное.
Эта вещь была завёрнута в платок – округлая, гладкая, тяжелая. Похожая на птичье яйцо, только холодная. Я разворачивал ткань медленно, словно боялся, что содержимое подтвердит самую безумную из догадок.
Это был самоцвет – круглый, с множеством мелких граней, глубокого винного оттенка. Камень светился ровным внутренним сиянием, и, когда я вытянул руку, пытаясь рассмотреть его подробней, комнатёнка озарилась сотнями искр. Они брызнули в разные стороны так, что заболели глаза.
А ведь она была права, моя жрица, а я не поверил. Рамона гораздо зорче меня, упрямого дурака.
Тени дрожали на стенах, наблюдая. Кровавый камень мерно пульсировал, словно в руках я держал живое человеческое сердце. Алые глубины затягивали, как болото – я уже не мог оторвать от него взгляда. Силился моргнуть или отвернуться, но не сумел, меня утягивало внутрь.
Что за пропасть!..
Мир вокруг поплыл и смазался, как незасохшая краска на холсте. Я чувствовал себя пленником, молчаливым наблюдателем, когда вокруг начала трещать и рваться ткань пространства. Эти лоскутки тлели и исчезали, зато на их месте отчётливо проступали новые детали.
Шумящий кронами лес, новый деревянный сруб и двое на пороге. Молодой мужчина стоит спиной ко мне и держит за талию девушку – запрокинув голову, та смеётся и обнимает его за шею. Между ними искры, хоть сено поджигай, и страсть – это поймёт каждый, кто хоть раз сталкивался с подобным.
Держась за руки, пара гуляет вдоль озера. Ночное небо отражается в синих водах, а над ними – рой золотых светлячков. Они кружатся в причудливом танце, мужчина тянет руку, чтобы поймать, но маленькие горящие точки бросаются в стороны, а после неспешно плывут к девушке, оседают на волосах и руках. Она смеётся, глядя на спутника, а тот отчего-то хмурит брови.
Рыжие отсветы костра пляшут на красивом лице незнакомки, искры отражаются в обсидиановых глазах, волосы змеятся по плечам и падают на грудь. У неё тонкий нос и брови вразлёт, губы, изогнутые в форме лука, маленький подбородок и на щеке ямочка. Она вскидывает руку, унизанную браслетами, и смотрит на просвет кровавый камень. Хочет что-то понять?
Следующей картинкой я снова увидел лесное озеро. По берегу, босая, неторопливо бредёт эта девушка, в руках букет цветов. Она уже не так весела и игрива, как прежде. За ней, чеканя шаг, идёт мужчина и, догнав, хватает за руку и разворачивает к себе. Обнимает, не давая опомниться, но та отталкивает его, подхватывает юбку и убегает.
Деревья ощетинились голыми ветвями, земля усыпана жёлто-алой листвой. Из распахнутой двери сруба торопливо выходит мужчина – он затягивает пояс и набрасывает плащ. Следом выскакивает она – глаза на мокром месте, губы трясутся. Сжимает кулаки и с силой ударяет по стене раз, другой, третий, будто желая разнести всё в щепки. Мужчина нехотя возвращается и небрежно трепет по щеке, та откидывает его руку, на что он, зло сверкая глазами, хватает её за шею и притягивает к себе
Следом замельтешили картинки – пришла зима, окутала спящий лес толстым белым одеялом. Эта женщина… нет, девушка – слишком молода и беззащитна. Прогуливается вокруг домика, ступая осторожно и медленно, тонкой рукой придерживая округлившийся живот. А следом, как тени, неотступно следуют два стражника. Она останавливается и что-то говорит им, о чём-то просит, плачет, но не лишь мотали головами, и та, понурившись, бредёт дальше.
Одно видение сменяет другое, калейдоскоп картинок кружится всё быстрей. И вот снег тает, обнажая чёрную рыхлую землю, а на крыше сруба чирикают птицы.
Я больше не видел того мужчины, да и не было больше нужды к нему приглядываться. Я прекрасно знал, кто это, и от этого знания внутри кровоточило. Но я видел женщину – как она гуляет, как шьёт у огня, как гладил живот и что-то тихонько ему напевает. С каждым днём взгляд у неё всё печальней.
Проходят дни, листья разворачиваются на деревьях и наливаются соком. В доме суетится старуха, полощет в бадье окровавленное бельё. Женщина, лёжа на постели держит младенца у груди, баюкая его. Такая бледная, слабая, с серыми кругами вокруг глаз и бескровными губами. Поправляет пеленку, целует маленькую головку с тёмным пушком волос. А потом быстро шепчет какие-то слова, прижимая ладонь к груди ребёнка. Он просыпается и начинает ворочаться, но женщина не прекращает – ладонь окутывает алое свечение. Несколько мгновений оно горит ровно, потом вспыхивает и гаснет.
Младенец успокаивается, а мать откидывается на подушку, обессиленная. Из-под закрытых век текут слёзы, она морщится от сильнейшей внутренней боли и кусает губу, чтобы сдержать рвущиеся наружу рыдания.
Она знает, что не переживёт эту ночь.
Видение оборвалось резко, будто чья-то рука вытащила меня обратно в реальность. Я очнулся на полу, сжимая в ладони кровавый камень, скрючившийся так, что болела каждая мышца.