Мой невыносимый телохранитель

22
18
20
22
24
26
28
30

Первые лучи солнца уже здорово припекают, и я щурюсь от яркого света, смотрю на небо, время оттягиваю. Неосознанно, но хочется папу помучить — сделать с ним тоже самое, что вытворил со мной, когда не пустил на порог своего кабинета.

Это было… обидно. Очень. Но я вдруг понимаю, что не хочу быть такой же упёртой, как отец, не хочу оставлять за спиной руины и обожжённые балки моста.

Уже у самих ворот я оборачиваюсь и замечаю Тимура. Он стоит за окном кухни, сложив руки на груди, и следит за мной. Его присутствие подбадривает, и я, улыбнувшись, распахиваю ворота.

Отец стоит прямой, словно палку проглотил, но какой-то непривычный. Растерянно осматриваю его с головы до ног, гляжу за спину, простреливаю взглядом улицу и понимаю, что именно меня смутило: нет машины. Отец почти никогда не ходит пешком — вечно куда-то торопится, гонится за чем-то, потому видеть его без верной железной повозки странно.

А ещё на нём светлые льняные брюки и обычная футболка. Ни тебе идеального костюма с острыми стрелками на брюках, ни запонок, ни извечной удавки галстука. Даже пахнет не одеколоном, а свежестью, будто это не мой строгий папа, а кто-то совсем другой.

— Пустишь? — усмехается отец, и пусть на губах улыбка, но в глазах лёд.

Я знаю этот взгляд: отец всегда за таким прячется, когда в жизни наступает тёмная полоса. Впервые увидела его глаза такими, когда умерла мама.

Отец тот ещё мастер в постройке бастионов, за которыми можно спрятаться от всех и каждого. Даже от меня.

Я взмахиваю рукой, очерчиваю периметр двора и отхожу в сторону, давая отцу проход. Вопросы вертятся на языке, но я не тороплюсь открывать рот и задавать их — для начала хочу понять, зачем он здесь, с добром ли пришёл. Но один из них — самый безопасный — всё-таки вырывается на волю:

— Ты пешком сюда пришёл, что ли?

— Прогулка на свежем воздухе активизирует мыслительные процессы. Мне нужно было подумать.

— Ты зануда, — не могу сдержать улыбку, а отец разводит руками, мол, вот такой я. — Пойдём в беседку.

Не дождавшись его ответа, поворачиваюсь и ухожу вперёд, зная, что он обязательно отправится следом. Впрочем, он сам приехал, его никто не умолял о встрече и в ногах не валялся, слёз не лил, потому папе придётся немножко придушить гордость.

— У меня сейчас затылок задымится, — говорит отец, переступая порог беседки и взмахивает рукой назад. — Твой ненаглядный во мне дыру своим взглядом прожжёт.

Я смотрю за спину отцу, а Тимур направляется в нашу сторону. Идёт медленно, заложив руки в карманы, никуда не торопится, но я чувствую, как сильно напряжены налитые мышцы, перекатывающиеся под кожей.

Качаю головой, Тимур останавливается, а во взгляде немые вопросы. Да, Тимур, я сама справлюсь, мне это необходимо. И Каиров отходит в сторону, скрывается в тени деревьев, но я всё равно чувствую на себе его взгляд, его поддержку.

Присаживаюсь на лавочку напротив отца, перед этим смахнув пару сухих листочков, складываю руки на коленках и смотрю на отца широко открытыми глазами. Он молчит, ждёт чего-то, а меня начинает тяготить эта тишина.

— Папа, зачем ты приехал?

— Нельзя было?

Отец устраивается удобнее, закидывает ногу на ногу, обхватывает колено ладонями и смотрит на меня внимательно, чуть склонив набок голову. Он всё ещё очень красивый, а годы сделали его мужественнее. Для меня он всегда был самым лучшим, самым любимым и близким человеком, хотя его тотальная занятость и излишняя властность добавляли сложностей.