– Пью только так, – «по секрету» сообщил он, – чтобы после потихоньку съесть лимон.
Лед между нами растаял.
– Я не из тех Рюминых, не из князей. Наверное, поэтому со всеми нахожу общий язык. Иннокентий Филиппович попросил меня, Михаил Иванович, открыть вам подробности известного дела. С одной стороны, это отвечает моим интересам, а с другой, хотел бы, чтобы все, сказанное здесь, осталось в стенах моего кабинета.
В этом человеке сразу чувствовался профессионал. Говорил он веско, иногда делая паузы между словами. Сожалея, что дал Аникину обещание держать его в курсе дела, я обязался хранить тайну следствия.
– Хорошо, – продолжил Петр Алексеевич. – Поведаю вам свою эпопею знакомства с этой странной историей. Дело попало ко мне сразу же после того, как полиция произвела обыск на квартире Зинаиды Семеновой. Возможно, этого бы никогда не случилось, если бы у Семеновой были наследники. По счастью, именно поиски родственников заставили полицейских осмотреть квартиру, которую она снимала.
Так вот: в ее дневнике иносказательно говорилось и об участниках теракта, и о подготовке покушения. Дневник обнаружился неожиданно: полицейский, проводивший обыск, попытался открыть ящик стола, запертый на ключ. Ключей нигде не было, и молодчик в сердцах стал выламывать ящик фомкой, но сделал это так грубо, что проломил днище, и оттуда выпала тетрадь. Взломай он замок аккуратно, мы бы ничего сейчас с вами не знали. Полицейские смекнули, что речь идет о государственной безопасности, и передали дело нам.
Мне тоже не сразу все открылось. В дневнике Семеновой барон Лессер назывался Злодеем: «Планируем наказание Злодея». Сообщников она звала Русак, Горец и Профессор. Таким образом, стало ясно, что террористов было четверо. Пока я читал дневник, мне доложили, что в участок прибежал Вонаго и принялся рассказывать о таинственной фотографии. Я сам отправился на встречу с Людвигом Кристиановичем, проследил, чтобы его показания записали, и провел профилактическую беседу, дабы он не трубил на каждом перекрестке о своих изысканиях.
Тем не менее, сведения, полученные от Вонаго, помогли мне прийти к выводу, что Семенова связана с покушением на Лессера. Сравнив даты записей с датой покушения, я с удивлением пришел к выводу, что бомбистом был не Горец, а Русак. Дело в том, что мы установили личность бомбометальщика, – им оказался рабочий вагоноремонтного завода Руслан Дадашев, инородец. Вот почему сначала я решил, что Горец – кличка Дадашева. На самом деле Семенова называла его Русак, в шутку, что ли…
Итак, Семенова и Дадашев мертвы, остаются Горец и Профессор. Знаете, я не верю во всякую чертовщину и проклятия – так уж научил меня опыт. Однако любую версию стараюсь проверять, пусть и самую фантастическую. Я затребовал материалы о несчастном случае на железнодорожном мосту. Утонувшего велосипедиста звали Эммануил Волонтович. К сожалению, в его квартире обыск не проводился: полиция, естественно, посчитала его гибель несчастным случаем. Чтобы все проверить, я послал своих людей к хозяйке квартиры, но она выбросила все бумаги, не читая, поскольку наследников у Волонтовича тоже не нашлось. Однако и от хозяйки был толк: по ее словам, постоялец ранее был политическим ссыльным и как-то обронил в разговоре, что окончил Иркутское горное училище. «Э-э-э! – сказал я себе. – Вот я и нашел Горца».
Рюмин ловко подцепил вилкой кружок лимона и с удовольствием прожевал. Честно говоря, я не мог смотреть на этот фокус, не сморщившись, поэтому, чтобы скрыть набежавшую слюну, допил свой коньяк. Петр Алексеевич глубоко вздохнул и продолжил:
– Спокойствие в гигантской Российской империи – вещь тонкая и хрупкая, поэтому в нашей работе все нужно проверять. Вы не слушайте уличных горлопанов и товарищей волонтовичей: это для них мы сатрапы и палачи. А что сделал наш Горец, отбыв ссылку? Пошел работать по специальности?.. – Нет, он стал работать каким-то смотрителем в депо, где, скорее всего, познакомился с Дадашевым. Я вообще думаю, что в их шайке он был главным пропагандистом. Социал-демократишка, одним словом.
Так вот: стал я проверять – не поверите! – Танечку Лещинову. Тайно, конечно. Представляете: прихожу я к начальству и докладываю, что пришлось навестить в сумасшедшем доме девочку, насылавшую проклятие на убийц своей семьи. Не представляете? – Я тоже. Взял извозчика и поехал в Таракановскую слободу, Таракановку по-нашему. Начальник мне понравился: молодой, но ученый, еще в пятом году прибыл к нам из Томска – Игорь Михайлович Авруцкий. Я – к нему: «Надежно ли у вас содержатся пациенты?» Он говорит: «Будьте покойны, при мне ни один не сбежал». – «Сомневаюсь, – говорю, – что в вашем хозяйстве все идеально». – И показываю фотографию Танечки у железнодорожного моста и у Пушкинского театра. Он аж посерел. Была у меня мыслишка, что станет доктор выкручиваться, но – нет: побежал в другое крыло больницы. Я – за ним. Что ж вы думаете? – К палате мы подошли вместе, а он запретил мне входить. Мне, коллежскому советнику… Ладно. Походил он там, походил, выходит и заявляет: «Все в порядке, девочка выйти не могла». Я, спокойно так, замечаю: «У меня на руках доказательства, что ваша Таня выходила отсюда дважды – в 1907 и в 1908 году летом, а последствиями ее прогулок были два якобы несчастных случая. Так что открывайте и показывайте, что у вас там за тайны мадридского двора». Доктору крыть нечем, он кричит: «Варвара! Сюда, к Танечке». Пришла бабка, так он ее вперед меня в комнату запустил, подождал минут пять, а потом говорит: «Я вас очень прошу: не напугайте ребенка. Просто проверьте все как надо». Отвечаю: «Проверим как надо, не беспокойтесь». Захожу в палату: крошечная комнатенка, видно, что делили какое-то большое помещение. Вдоль стены – одна кровать, ногами к окну. На кровати сидит бабка Варвара и с головой укрывает кого-то одеялом. Ладно. Осмотрел стены: повреждений нет; проверил пол: доски на месте, не шевелятся. Потолок исследовать незачем – слишком высокий для такой конуры. Зато есть окно и еще одна дверь. Осматриваю окно: подоконник пыльный, но это нам не помеха, – требую открыть. Пытались открыть створки вдвоем с Авруцким, потом плюнули. Думаю, что все рассохлось давным-давно. Слегка открывается форточка. Допрыгнет ли до нее ребенок и пролезет ли – непонятно; я же не могу заставить сумасшедшую девочку пролезать в форточку, тем более что за окном – железная решетка. Встал на подоконник, еле дотянулся, но за решетку дернул изо всех сил: стоит, сердешная.
Делать нечего. Опять к Авруцкому: «Давайте, показывайте вашу Танечку, чтобы не было сомнения, что она здесь живет». Он помялся немного, но разрешил подойти потихоньку к кровати и заглянуть под одеяло. Подхожу вплотную, бабка отводит полог, а оттуда на меня смотрит злое лицо. Лицо злое, а глаза – круглые от страха. Я пересилил себя, сравнил с фотографией: она, без сомнения. «Что за черт, – думаю, – как она вылезла?» Шасть к двери – и как дерну: что-то трещит, но дверь не шелóхнется. Смотрел, смотрел, снова дернул, – и не трещит уже. Я на взводе: «Что за дверью?» – «Балкончик». – «Лестницу мне!»
Вышли мы на улицу, добрели до торца: и вправду – сиротливый маленький балкон на втором этаже. Поднялся по лестнице, перелез через перила, хотел дверь дернуть, а на ней ручки нет. Тут уж я с досады так приложился плечом, что стекла зазвенели. Слышу: ребенок заплакал, а бабка утешает. Игорь Михайлович кричит мне снизу: «Не надо! Не пугайте девочку! Дверь открывается только изнутри, но Трофим забил ее насмерть». Так и сказал двусмысленно: «забил насмерть». Что же мне, сумасшедший дом разносить? Так здесь и останешься, чтобы всякие порошки горстями лопать. Для успокоения души дернул решетку на окне: хорошая решетка, надежная. Только девочка громче плакать стала.
И тут я подумал: «А в чем эту Танечку можно обвинить? Что раз в год без спроса сбегает от Авруцкого фотографироваться?» Чувствую: бред какой-то, чушь несусветная! Извинился и ушел.
Рюмин усмехнулся и снова наполнил бокалы коньяком.
– Не такие уж мы в охранке неотесанные, даже извиниться умеем. А теперь, Михаил Иванович, хочется узнать ваше мнение: наслышан от Иннокентия Филипповича, что вы вместе с вашим другом в столице удивительные случаи расследовали. Вдруг что-то дельное мне скажете?
Признаться, я попал в неприятное положение: расследование преступлений – одно дело, а попытки проникнуть в потустороннюю логику – совсем другое. Но надо же было что-то ответить.
– Почти уверен, – начал я, – что догадки Вонаго имеют под собой почву: две фотографии – две смерти, как бы мы к этому ни относились. Из вашего рассказа я понял, что этих людей связывает только покушение на барона Лессера. Итог: на сегодняшний день из четверых террористов мертвы трое: Дадашев, Семенова и Волонтович. В живых остался только Профессор.
– Соглашусь с вами, – поддакнул Рюмин, смакуя коньяк. – Каковы предварительные выводы?..
ebooksa