– Наверное, достаточно, – произнес Авруцкий голосом, означающим, что аудиенция окончена.
– До свидания, Танечка, – бодро сказал я. – Передай от меня привет веселой уточке.
Одеяло не дрогнуло, и я догадался, что девочка ждет, когда мы уйдем.
Пока мы шли по гулкому коридору, в моей голове роились мысли. При первом впечатлении Таня вовсе не казалась сумасшедшей: она осознавала происходящее довольно ясно. Далее – гримаса. Увидев перекошенное лицо на сделанной мною фотографии, я решил, что ребенок зол на кого-то или сильно недоволен, теперь же мне казалось, что ее лицо обезобразила гримаса страдания. Кажется, тон, которым Авруцкий разговаривал с девочкой, сильно подействовал на меня, и я стал смотреть на Танечку его глазами. Глазами кого? Приемного отца?
– Ваши впечатления? – донеслось до меня: мы уже вернулись в кабинет.
– Увы, я не слышал, как она разговаривает. В остальном… она похожа на обыкновенную девочку. Единственное, что меня смущает, – ее лицо не изменилось с тех пор, каким мы видели его на фотографии Григоровского в 1906 году.
– Господин Рюмин мельком показал мне другие фотографии, – подчеркнуто сдержанно заявил Авруцкий, – однако смею вас уверить, что это правда.
– Вам не кажется странным, что девочка в самый расцвет юности совершенно не меняется внешне?
– Я отнес эти странности к особенностям поражения лицевого нерва.
– Может быть, может быть, – пробормотал я и стал прощаться. Уже в дверях доктор догнал меня и напомнил, что я чуть не забыл коробку из-под подарка. А когда мы пожали друг другу руки, он с чувством произнес: «Спасибо вам, Михаил Иванович».
Коляска везла меня обратно в центр города, а я размышлял: если бы у Авруцкого была возможность отомстить террористам, он бы использовал ее, не задумываясь, его любовь к Анастасии Николаевне казалась необыкновенной. Однако он не умел повелевать чайками и лошадьми, и на колдуна он точно не походил. После посещения дома скорби внутри у меня осталось какое-то странное чувство. Как нормальный человек, я не мог не жалеть Танечку, больше того, мне хотелось бы самому защитить ее от неизвестного убийцы. Только нуждается ли она в помощи?
Подъезжая к гостинице, я вдруг вспомнил, что у меня осталась коробка от уточки.
– Братец, – позвал я бурята, который возил меня полдня, – детишки есть у тебя?
– Есть, барин, – обрадовался кучер. – Пока трое, а там – как Бог даст.
– Девочки есть?
– Две девчонки—озорницы, – улыбнулся он, неожиданно напомнив мне ласкового доктора у кровати Танечки.
– Вот тебе коробка – пусть хранят там свои важные безделушки. А вот атласная лента: разрежешь напополам, и будет твоим озорницам два красных банта на праздники.
– Спасибочко, барин, спасибочко! – повторял счастливый бурят.
– Ничего, ничего, – успокаивал я его.
До визита в жандармское управление оставался еще час, и я отправился в ресторан «Дубрава». Вкушая суп из белых грибов со слоеным пирогом с начинкой из омуля, я невольно стал свидетелем разговора двух субъектов, один из которых напоминал одеждой купчика, а другой – чиновника управы.