Копьё царя Соломона

Да, этот кинжал выглядел почти точно как тот, которым в Мцхете пытались убить Аполлинария.

— Что ж, многое стало понятным, — вздохнув, сказал Ник, — но есть, есть еще темные закоулки.

В дверь осторожно постучали. Ник открыл. На пороге стоял князь Вачнадзе с немного обиженным видом. О нем все забыли. Нику стало неловко. Чтобы сгладить эту неловкость, Ник указал князю на кинжал. Тот, забыв, что ему надо быть обиженным, с интересом стал его разглядывать.

— Очень интересное вещественное доказательство! — воскликнул он, рассматривая кинжал со всех сторон. — И как похож на тот кинжал, которым было совершено покушение на господина Кикодзе! Но вид у него абсолютно не кавказский! Занятно, занятно! А как раненый? — спросил он, стараясь не глядеть на Зандукели.

— Увы, — вздохнув, отозвался тот. — Он уже на небесах!

— Печально, и что, вы смогли хоть что-то узнать у него? — обратился Вачнадзе к Нику.

Ник пожал плечами.

— Почти что ничего. Только слабое указание на то, что он бывал в Южной Америке. И что он состоит в некоем Ордене.

— Ну, это уже много! — бодро воскликнул Вачнадзе. — Вполне достаточно для полноценного рапорта! Господа, благодарю всех, мы очень неплохо поработали! И, — он как-то заискивающе обратился к Зандукели, — особо хочу отметить участие в расследовании знаменитого доктора Зандукели.

Зандукели немного небрежно поклонился, но Вачнадзе сделал вид, что не заметил этого.

Ник спросил Вачнадзе, нужны ли они с Аполлинарием еще здесь. Услышав, что нет, Ник и Аполлинарий откланялись и отказавшись от предложенной им коляски, пешком решили прогуляться до дома.

Выйдя из крепости они перешли через Метехский мост и оказались в самой гуще Майдана, в его сердце, площади, сжатой со всех сторон постройками в один или два этажа.

— Да, — сказал Аполлинарий, с трудом пробираясь среди толпы, особенно многолюдной в эти часы, — не доводилось ли вам, Ник, глядеть на Майдан с высоты крепости, с Нарикалы? Занятное зрелище, скажу я вам! Сверху видны только одни человеческие головы — и такое разнообразие головных уборов — папахи, кахетинские и сванские шапочки, офицерские и чиновничьи фуражки, картузы, дамские шляпки и капоры, развевающиеся тюлевые лечаки. А буйволы, быки, ослы, верблюды!

Отчаянный крик: «Хабарда!» заставил их посторониться и прижаться к стене дома. Посередине этой толчеи муша нес на себе громоздкий комод. За ним спешила одетая в грузинское платье, но под кружевным французским зонтиком, озабоченная своей покупкой особа.

— Давайте, Аполлинарий, выбираться к Сионскому собору и к Эриванской площади, — не выдержав всего этого восточного хаоса, сказал Ник.

Аполлинарий кивнул и они стали энергично двигаться направо, пока, наконец, не очутились на Эриванской площади, откуда медлено, тихо переговариваясь, дошли до дома Ника.

Глава 14

Вечером того же дня, конец которого Ник и Аполлинарий провели в лаборатории и библиотеке за работой, они отправились к княгине Елене Дмитриевне, или, как ее звали домашние и близкие, Эличке. Они вышли на Головинский, полный нарядной фланирующей публики. Мужчины были, в основном, в сюртуках, хотя встречались и чохи. Дамы сплошь демонстрировали туалеты последней парижской моды, ибо модисток в Тифлисе было хоть отбавляй.

— Ах, — вздохнул Аполлинарий, — уходит, уходит милая старина! Вот в былые времена тут можно было видеть такие живописные картины!

— Да, — поддакнул Ник, — мне как-то попала в руки газета «Кавказ» за 1853 год со статьей о променаде на Головинском. Очень живописно! Я ее запомнил почти наизусть. Попробую процитировать: «Чего не увидишь на этом сходбище Тифлиса! Тут в живописном костюме своем, легкий в походке и движениях, идет черкес, весь обвешанный оружием. Вот рядом с ним высокий персиянин, закутанный в широкую абу, осторожно ступает в своих бабушах. Далее, беззаботный грузин с веселым и бесшабашным видом закидывает назад разрезные изукрашенные золотым галуном рукава своей чохи. А вот и красавица грузинка с походкою, исполненною неги и грации, с благородными и мягкими движениями, отличающими ее происхождение от красивейшего племени, свободно и легко ступает по каменным плитам, а прозрачный личак резво вьется вокруг ее хорошенькой головки». А вот великий князь Александр Михайлович, Сандро, наш теперь хороший знакомый по Абастуману, описывает Головинский проспект времен своего детства примерно так: «Мы не могли насмотреться на высоких, загорелых горцев в серых, коричневых или же красных черкесках, вepхом на чистокровных скакунах, с рукой на рукояти серебряных или золотых кинжалов, покрытых драгоценными камнями. Привыкнув встречать у отца представителей различных кавказских народностей, мы без особого труда различали в толпе беспечных персов, одетых в пестрые ткани и ярко выделявшихся на черном фоне одежд грузин и простой формы наших солдат. Продавцы фруктов, сумрачные татары верхом на мулах, желтолицые бухарцы, кричащие на своих тяжело нагруженных верблюдов — вот главные персонажи этой вечно двигавшейся панорамы. Громада Казбека, покрытого снегом и пронизывавшего своей вершиной голубое небо, царила над узкими, кривыми улицами, которые вели к базарной площади и были всегда наполнены шумной толпой. Только мелодичное журчание быстрой Куры смягчало шумную гамму этого вечного города». Вот, примерно так, если меня не подводит память.