Глава 12
Новая дорога Гавриила оказалась нелёгкой. Он шёл через непроходимые дебри и лесные чащи. Ему по пути не встретился ни один город, деревня или какое-нибудь селение. Всё казалось необитаемым и настолько диким, что Благоев потерялся. Он уже не ведал, в чьих землях странствует. Да ему это уже и не было важно. Он думал над столь тяжёлыми для его сердца словами Вельзевула. До встречи с ним боль стала затихать на фоне радости за Никколо. Но демон не только напомнил о ней, он вдобавок надорвал рану. Другой от таких мучений уже давно бы сломался, но лесоруб всё шёл. Правда, с каждым шагом он заходил всё дальше в болото самоосуждения.
Благоев по пути не чувствовал холода от ветреных ночей или жара зноя. Чувство вины сменялось на тоску по своей Майе и страх за её загробную участь. Ведь он всё ещё питал надежду на положительный исход Суда, что даст возможность воссоединиться с ней. Но это не только надежда, это цель, к которой он стремится, это мотив, ради которого преодолевает все испытания. Ведь нерушимость слов Его и наполовину не могут заставить Благоева вершить волю Божью. Но он и не святой, потому и нет смысла искать в нём изъяны. Можно сказать даже больше о Гаврииле. Ему не столь важна теперь в новой жизни Божья благодать, Царство Небесное или пейзаж Эдема. Он стремился лишь воссоединить семью, обрести покой в их объятиях и исправить ошибки прошлой жизни. А без Божьей помощи этого всего не получить, а значит, надо выполнить поручение Господне. Ведь сейчас самое важное – это отстоять светлость души его возлюбленной и спасти её от мук геенны огненной.
Размышления прервались, когда из чащи Гавриил вышел на лесную опушку, с которой увидел одинокую гору. И когда он узрел её, то услышал: «Поднимись и зайди в пещеру, что находится в горе».
Поднимаясь всё выше, пройдя больше половины высоты, лесоруб оказался на выступе. И там заметил проход вглубь утёса. Зайдя в пещеру, Гавриил почувствовал, как его покинули силы. Он больше не ощущал камень, воздух и небо и не имел власти над ними. Ему более не дано было извергать пламя, управлять водой и заставлять дрожать землю. По силе и умениям Благоев стал внутри горы обычным человеком. И когда он осознал это, то услышал: «Отныне быть тебе узником этой пещеры, пока не наступит твой час. Быть тебе в заточении, запертым дверью незримой. И, когда распахнётся она, обретёшь ты вновь силы и пойдёшь с ними, чтобы сокрушить последнего врага Моего. Не грехи здесь тебя держат, но, подобно вину, упасённому до нужного празднества, храниться будешь ты здесь».
Оглядевшись вокруг, Гавриил осмотрел мёртвый скалистый пейзаж. Ни птиц, вьющих гнёзда под сводом, ни летучих мышей, ни даже насекомых и прочих гадов, которые могли бы принадлежать этому месту. Пещера была настолько безжизненна, что даже лучи солнца тускнели в её владениях, создавая полумрак. Место заключения Гавриила больше напоминало прибежище какого-нибудь вурдалака: тёмное, холодное, скользкое, вызывающее отвращение помещение. Ему было мерзко там находиться. Но выбора нет, а значит, придётся мириться с этим.
Первые несколько часов прошли нормально, но потом Благоев начал осознавать весь кошмар происходящего. Его оставили с самим собой, один на один с собственными страхами, со своей болью утраты, невыносимой тоской и чувством вины, которое больше остального его гложет. Он стал замечать, как его будто что-то затягивает в яму собственных тревог. Всё глубже он оказывается в омуте боли и разочарований, в злой бездне собственного рассудка. Но это было не что иное, как угрызение совести. Именно оно подавляло его, затягивало во мрак восприятия и топило в пучине мыслей. И с каждым днём становилось только хуже.
Время в этом месте словно остановилось. Лишь арка выхода напоминала о его движении, меняясь с залитой светом на поглощённую тьмой и наоборот. И когда, казалось бы, время должно излечить, то здесь лесоруба оно калечило, не щадя.
Это не было похоже на испытание… Через пару лет заточения ему начало казаться, что его хитростью заманили в ад, предав нестерпимым мучениям. Воспоминания стали ему врагами. Дурные мысли, подобно заразе, вытесняли или поглощали другие, заполняя весь разум собой. Его участь становилась до крайнего невыносимой. Ему было бы проще прожить жизнь в свинарнике, на помойке или в вонючем сортире, чем продолжать свой путь. Чем жить, как сейчас… Он не мог с этим покончить, понимая, что смерть невозможна из-за щитов. Ему не дано даже шанса наложить на себя руки, как и не дано права выбора. А значит, ему придётся ждать, а после пойти и закончить свои испытания.
Каждый вечер он, стиснув зубы, ложился спать. Гавриил уже давно не видел снов, однако что-то его заставляло просыпаться в ужасе несколько раз за ночь. Но однажды его всё же посетило сновидение, от которого лесоруб ещё долго не мог заснуть.
Через неделю после того как Гавриилу приснился сон, он сошел с ума. Его стали посещать галлюцинации. Он начинал видеть жуткие проекции своего воображения, которые так враждебно сказывались на нём. Например, как из пещеры выходит его Майя и зовёт за собой: «Пойдём, всё кончено. Ты справился со всем». Лесоруб рвётся за ней, но упирается во что-то. Он стучит по воздуху, и кулак ударяет невидимую дверь. Он, словно бык, упершийся рогами, толкает незримую преграду. Но даже его сил не хватает, чтобы её преодолеть. Ноги проскальзывают по каменному полу, срывая куски породы. Мышцы рук охватывает режущая боль. Его зов, который больше похож на душераздирающий крик боли, был слышен во всей округе. «Майя!!! Майя!!!» – взывает Благоев к собственному воображению. Однако он не может выйти за пределы пещеры… Дальше всё происходило ещё более зловеще, ведь эта иллюзия была не единственной. К нему в видениях являлся даже сам Баал:
– Чем понуждаем человек, чтобы так поступить? Каким пороком нужно быть охваченным, чтобы погубить все, чем дорожишь?
– Спесью! Ибо я не чувствовал в тот день себя защитником или отцом. Я был хищником, на территорию которого посягнули.
После Гавриил стал видеть самого себя, сидящего рядом. Иногда проекций его самого было несколько. Мираж тот казался ему ещё страшнее, чем любой другой. Им овладел ужас, когда он узрел такую, с первого взгляда, реалистичную картину. Но потом он привык к ним и даже начал вести с ними полноценные беседы: жаловался, советовался со своими вымышленными копиями. Это было уже следствие одиночества, ведь минул пятый год его заточения.
Но при всём при этом он не стал таким уж умалишённым… Он отличал чёрное от белого, добро от зла, знал, чем займётся, если вдруг вернётся к нормальной жизни. Просто Гавриил стал слишком нервозен, теперь уже мучимый кошмарами своих сновидений и порабощённый унынием.
Когда лесоруб сидел в углу в полуживом состоянии, почти решив, что врос в камень, не отличая день от ночи, его взбодрил поток свежего воздуха в запрелой духоте пещеры. Благоев внезапно почувствовал камень, ветер, что мчит вокруг горы, гоняя тучи, воду в реке и пламя в почти угасшем сердце, но вновь воспламенённое знакомым возгласом: «Встань и иди!»
Цена порока
Юная семнадцатилетняя Майя сегодня проснулась, как всегда, до рассвета. Аккуратно встав с кровати, стараясь шумом не разбудить пожилую мать, она оделась и вышла на улицу. Набрав воду из колодца, девушка умылась и пошла управляться по хозяйству. У неё было много задач на день: накормить кур и овец, заменить им воду, приготовить поесть, поработать в огороде, убраться в доме, купить дров на неделю. И всё это она делала одна, так как отец её давно умер, а старая мать была болезнью прикована к постели.
Несмотря на то, что старуха не могла без Майи даже поесть, она никогда не упускала возможности отчитать свою дочь за что-либо. Чаще всего девушке приходилось выслушивать порицания по поводу того, что она слишком долго приходит на зов (для ругани ей было достаточно прождать и полминуты), или причина была в придирчивости больной к еде. Доходило даже до того, что мать стыдила свою дочь, мол та в свои годы ещё не замужем. Женщину не волновали заботы и обязательства Майи. Она постоянно давила на нее, тыкала во что-то, напоминала Майе о её, как ей казалось, никчёмности. Девушке лишь оставалось жить и терпеть подобного рода унижения от своей мамы.