Мрачные сказки

Я выпрямляюсь, пытаюсь разглядеть снимок под лунным светом и провожу большим пальцем по частично поврежденному, но все еще различимому лицу, когда-то смотревшему в камеру. Вода деформировала почти весь образ; нетронутыми остались лишь левый глаз женщины, отвернувшей щеку чуть в сторону (словно она не хотела фотографироваться), да ее коротко стриженные ярко-русые волосы. Судить по такому снимку трудно, но есть в этой женщине некая строгость, непреклонная суровость, которая читается в выражении полузакрытых глаз.

Снова провожу по ее лицу пальцем и ощущаю над левым ухом пульсацию, зуд под кожей. Перевернув фотокарточку, читаю имя, нацарапанное торопливыми буквами. Буквы скачут и натыкаются друг на друга, как будто их писал человек, сидевший за рулем машины, подпрыгивавший на колдобинах и старавшийся не съехать с дороги в кювет.

Имя женщины – Мэгги Сент-Джеймс.

Калла

Я стою в дверях спальни сестры и при свете утреннего солнца, приглушенном занавесками, наблюдаю, как трепещут ее ноздри с каждым выдохом во сне. Ее колени подогнуты к груди поверх потрепанного лоскутного одеяла, как у закрученной в спираль, белой и гладкой «фарфоровой» раковины наутилуса. Я смотрю на Би и вспоминаю, как мы – маленькие – спали вместе в этой же кровати, сцепив руки из страха перед призраками, прятавшимися в шкафу, монстрами под реечным дном и лешими под окном. Увы, картинка эта уже затуманилась, ее яркие краски поблекли с годами, стали акварельными.

Солнечные лучи усеивают щеки Би розовыми «зайчиками», но она не пробуждается, не чувствует на себе мой взгляд. Дождь на дворе закончился, и спертый воздух в ее комнате побуждает открыть окно. Но я не переступаю порог, стою, прислонившись к дверному косяку, как один из призраков, которых мы с ней так боялись, а грудь стесняет щемящее чувство. Между мной и сестрой вздымается и ниспадает океан – бескрайнее море, которое ни мне, ни Би не пересечь. Она предпочитает ворошить прошлое, перебирать в памяти фрагменты нашего детства, тогда как я стараюсь их забыть, загнать подальше – туда, откуда они не смогут причинить мне боль.

И когда я заглядываю в глаза сестры, вижу в них то, чего не понимаю. Женщина, в которую превратилась Би, мне незнакома. Чужая. Внизу громко хлопает входная дверь. За вибрацией, сотрясшей стены дома, следуют звуки шагов, перемещающихся по гостиной. Это вернулся Тео. Прикрыв дверь сестринской спальни (пускай спит!), я быстро спускаюсь по лестнице. Стоя возле мойки на кухне, муж что-то рассматривает. Он даже не снял сапоги; шлейф грязи протянулся за ним по всему деревянному полу. Я замираю на нижней ступеньке. Поза Тео чудная: плечи ссутулены, спина застыла в напряженной неподвижности. И по моей груди – как паук, проникший в тело, – расползается тревога.

– Тео? – окликаю я мужа.

Он быстро оборачивается. Так быстро, что едва не роняет предмет, который держит в руке. Но муж и не пытается спрятать его от меня, не отводит руку за спину, продолжает сжимать что-то пальцами, а с его лица не сходит странный отпечаток замешательства.

– Что это? – спрашиваю я.

– Фотография.

Я захожу на кухню; наши взгляды встречаются, и внезапно я понимаю: я вовсе не уверена, что мне хочется взглянуть на эту фотографию, увидеть то, что повлекло столь неестественную неловкость в глазах Тео.

– Чья?

– Женщины.

Мой взгляд скользит по фото; я вижу русые волосы, пронзительные голубые глаза над резко очерченными скулами. Остальная часть изображения повреждена – снимок явно был сильно подмочен.

– Кто она?

– Ее имя Мэгги Сент-Джеймс.

Тео смотрит так, словно ждет от меня подсказки. Словно я могу знать, кто эта женщина.

– Ты о ней слышала?

– Нет…