Мрачные сказки

– Ты всегда говорила о внешнем мире. Об уходе из Пасторали. Я не думал, что ты хочешь здесь остаться вместе со мной.

Да он полное дерьмо! Он прекрасно знает, что это не так. Я всегда любила его, с самого детства. И все для него делала. Я выстроила всю свою жизнь вокруг Леви. И ждала его, все время ждала… Но… Возможно, я никогда ему об этом не говорила. И, возможно, Леви прав. Я тщательно скрывала в себе эту безрассудную преданность, а нужно было ее демонстрировать. Быть может, он и не сознавал до конца, что я на самом деле чувствовала, как сильно в нем нуждалась, как сходила с ума от любви к нему. Наверное, это моя ошибка. Колени начинают трястись, глазные яблоки подрагивают, темнота перед глазами закручивается в причудливые спирали.

– Ты должна сохранить этого ребенка, – возвращает меня в гадкую реальность голос Леви. – Ты слышишь меня, Би? Тебе надо сохранить ребенка.

Как будто я нуждаюсь в его разрешении! Да меня вообще теперь не волнует, что он думает!

– Но его отцом должен стать кто-то другой…

Я мотаю головой. Это рефлекс. Должно быть, я заболела. Прямо здесь, на полу его гостиной, по которому будут бегать, скакать и выписывать кренделя маленькие ножки. В этой гостиной, где ребенок будет обдирать, падая, свои крохотные колени и в которой он будет проводить вечера, свернувшись калачиком на ковре у камина. Будет… Только это будет не мой ребенок.

Как же я не поняла этого раньше? Как не расслышала ложь в его голосе? Недомолвки о правде? А все остальные в общине, наверное, знали. Леви, должно быть, не скрывал от них отношений с Алисой. Только одна я ничего не видела. Потому что любовь – это сумасшествие, слепота и обман.

Я вытягиваю вперед руку; кончиками пальцев нахожу его грудь. Она медленно вздымается и опадает. Я прикасаюсь к нему в последний раз. Последнее «прощай»… Но мне это нужно. Я провожу пальцем по шее Леви, веду его выше – к подбородку. Нащупываю в его плоти маленький вертикальный шрам. Большинству наших людей о нем неизвестно. А я о нем знаю. Когда нам было одиннадцать, мы залезли на орешник, растущий за прудом. Ветка под Леви сломалась, и при падении на землю он рассек подбородок о коленку. До сих пор помню, как я тогда испугалась – мой детский разум почему-то решил, что он умер. Я сползла с дерева и зажала ранку большим пальцем, не давая крови из нее вытекать. А Леви вдруг улыбнулся мне. И я сообразила, что он жив. Именно тогда я поняла, что он значит для меня больше всего остального на свете, что я не могу его потерять.

Я опускаю руку, потому что сейчас я теряю Леви.

– Ты на ней женишься? – спрашиваю я.

Короткий миг безмолвия, а затем:

– Да…

Как же мне хотелось, чтобы он солгал, оставил бы меня в безвестности на какое-то время! А теперь сердце в моей груди затвердевает в камень, отказываясь качать кровь. Леви будет жить в этом доме с ней. Он будет поглаживать и целовать ее растущий живот и отекшие пальцы. И о ней он будет заботиться, пока я буду вынашивать ребенка одна в нашем фермерском доме. Помогать мне будет только сестра. И родится мой ребенок без отца, имени которого я не открою.

Леви снова пытается дотронуться до меня. Но стоит его пальцам прикоснуться к моей ладони, в моей груди вскипает жар.

– Не прикасайся ко мне! – взрываюсь я.

Мне уже невмоготу оставаться в этом доме, где я надеялась однажды поселиться. А еще тяжелее стоять рядом с мужчиной… мужчиной, любить которого я больше не могу себе позволить. Ноги уносят меня к входной двери, я едва успеваю водить рукой по воздуху, чтобы не наткнуться на стул, стоящий у порога.

– Я не хотел, чтобы наш разговор получился таким, – догоняет меня чужой, еле слышный, полный сожаления голос. Но мне не нужна его жалость. Она не изменит того, что он сделал. Того, что он делает.

Я распахиваю дверь.

– Пожалуйста, не уходи, – тихо просит Леви.

Но я выхожу в ночь, воображая, как серебрит мою кожу лунный свет, пробивающийся сквозь кроны деревьев. Леви тоже переступает порог. Следом за мной. Но жар его тела невыносим. Я вспоминаю маленький засушенный нарцисс, который столько лет хранила в своей комнате между страницами словаря. Глупый детский самообман. Я думала, этот цветок означал, что Леви меня любит, что я его, а он мой и ничего никогда не изменится.