Нож прошел сквозь кожу и слой плоти. Схватив кухонное полотенце, я прижимаю его к ране:
– Пойду за Феей, рану необходимо зашить.
Но Калла мотает головой:
– Не надо.
И я понимаю: она хочет, чтобы все происшедшее осталось между нами. Если Фея узнает, узнают и другие члены общины. Они захотят выяснить, что случилось, почему Би порезала свою же сестру. Начнутся расспросы, перешептывания, пересуды. Но именно сейчас нам этого не нужно.
Вот почему, стерев кровь, я беру несколько узких лоскутов ткани и начинаю сам бинтовать рану Каллы.
– Откуда у нее нож? – спрашиваю я, понизив голос, чтобы Би не услышала.
Покосившись на предплечье, на котором я завязываю бантиком концы бинтов, Калла съеживается и отворачивается:
– Со слов Би, это она рассекала деревья. Якобы регулярно. Би утверждает, что это не ветрянка расщепляла их ветви и стволы, а она.
Я невольно оглядываюсь на дверь, за которой лес.
– Для чего она это делала?
– Я не знаю. Это какая-то чушь.
А я думаю о болезни, затаившейся внутри деревьев у нашей границы в выжидании, когда они сбросят кору и испустят последний вздох. О болезни, отравляющей лесной воздух. Зачем Би резала деревья ножом? Что заставляло ее делать это?
Мои мысли возвращаются к Леви, к цепочке и странице из блокнота, которые он пытался сжечь в камине. Он хотел, чтобы они исчезли, как Мэгги. Он пытался предать все забвению… Но безвинные люди не уничтожают свидетельства.
– Похоже, нас здесь быть не должно, – прокашлявшись, говорит Калла. – Мы оставили свою жизнь за чертой Пасторали.
Я стараюсь вспомнить, что меня может ждать во внешнем мире. Но вижу лишь пикап и бесконечную дорогу. Наверняка их больше: семья, друзья… Но только мне не удается их вспомнить.
– Я считаю, что нам следует уйти из Пасторали, – заявляет Калла. – До того как мы снова все позабудем.
В мои мысли закрадывается сомнение. Но я киваю жене, потому что понимаю: она права. Речь о наших жизнях.
– Хорошо, – соглашаюсь я.
Би