– Добрый вечер, – тихо приветствует нас Эш, в глазах которого тоже видна усталость.
– Добрый вечер, – кивая, вторит ему Тео. – Как самочувствие? – обращается он к Колетт, пытаясь вести себя правильно.
Колетт лишь едва поворачивается к нему; округлившийся живот ограничивает свободу движений; веки по краям припухли. Колетт – даже беременная – женщина маленькая, невысокая ростом и мелкокостная. Ее блестящие каштановые волосы ниспадают до самого копчика. И ступает она очень мягко и плавно, словно скользит по воде.
– Неплохо, – отвечает Колетт Тео, обводя рукой живот-шар. – Мне порой кажется, будто я уже год хожу беременной.
Мне всегда нравилась Колетт, и так и подмывает ее приободрить, заверить, что все эти мучения стоят того, чтобы однажды взять на руки своего ребенка. Утешить тем, что большинство женщин испытывают в положении то же самое. Но вместе с тем мне хочется избежать дальнейшего разговора. А если Колетт или Эш поймут по моим глазам, какую тайну я пытаюсь скрыть?
– Обращайтесь, если мы можем вам чем-то помочь, – участливо предлагает им Тео, но я слышу в его голосе напряжение: муж тоже хочет побыстрее закончить эту беседу.
К счастью, Эш кивает и устремляется с женой к Кругу. Присев на всякий случай неподалеку от тропки, они о чем-то тихо переговариваются. Возможно, обсуждают имя для ребенка или ясли, которые сооружает для него Эш. А может, решают, кто лучше – мальчик или девочка, сын или дочка.
А я думаю о том, что нам с Тео надо пройти предстоящее испытание, выдержать, перетерпеть общинное собрание: избегать любых зрительных контактов, не поднимать головы, и тогда нам не придется никого обманывать. Но боковым зрением я вижу, как ко мне устремляется Бирди.
Она приближается неспешно – без громких приветствий или раскинутых для объятий рук. Наоборот, старается не привлекать внимания. Бирди подходит ко мне с низко опущенной головой:
– Теплый выдался вечерок…
Уголки ее сжатых губ смотрят вниз. Нас с Бирди связывает тихая и нежная дружба. Я всегда чувствую себя в ее обществе легко и непринужденно. Именно Бирди научила меня шить из старых мужниных рубашек мешки для хранения муки и зерна, правильно укладывать компост и консервировать голубику в лимонном соке так, чтобы ягоды не размякли и компот не превратился в комковатую кашицу. Мы дружим, и наша дружба зиждется на простом, но действенном принципе: не отягощать друг друга обязательствами и претензиями.
Однако сейчас с Бирди что-то не так. Она обводит глазами площадку, людей, стоящих рядом с нами, а затем дотрагивается до старого шрама на левом локте, как будто хочет убедиться, на месте ли он. (Несколько лет назад во время уборки пшеницы Бирди порезалась о серп; рана затянулась, но на ее месте остался зазубренный, неровный валик наросшей розовой плоти.)
– Да, вечер теплый, – соглашаюсь я, надеясь, что Бирди быстро отойдет и не спросит у меня, почему Тео выглядит окаменевшим истуканом.
Но вместо этого она, отняв руку от шрама, прикасается к моей руке:
– Мне нужно переговорить с тобой.
Бирди не смотрит мне в глаза, лишь слегка, украдкой косится. Ее кожа – как поверхность скорлупы у грецкого ореха: вся обветренная и потрескавшаяся. И не успеваю я поинтересоваться, в чем дело, как она уводит меня от мужа на несколько шагов – назад, в тень вязов, где наши голоса никто не услышит.
– Как твой сад? – спрашивает Бирди, а мне бросается в глаза неестественная белизна ее белков.
И вопросом о моем летнем саде ей меня не сбить. Бирди явно что-то нужно!
– Сад в порядке.
– Тысячелистник еще не пора убирать?
ebooksa