— Ты совсем не испытываешь ко мне никаких чувств? Если бы тебе друзья не сказали, что мы жили вместе до аварии, как бы ты себя повёл после того… недоразумения в больнице?
Пальцы, только что нежно царапающие мою макушку, ныряют в гущу волос, сжимают их и оттягивают слегка назад, запрокидывая голову.
— Испытываю, что-то, чего не могу объяснить, — Захаров прислоняется ко мне, упираясь лбом едва ли не в переносицу. Взгляд чёрный, совсем диким становится. В зрачках вспыхивает огонь, то ли у меня в глазах пятна мельтешат от волнения и давления на лобную кость, отчего и его взгляд горящим кажется. Нечеловеческим…
— Когда выгнал тебя из палаты, лишился внутреннего спокойствия. Сразу почувствовал. Как в густом тумане очутился над пропастью, потеряв ориентиры и вместе с ними приличный отрезок жизни. В груди разразилась такая буря, что хотелось всё крушить и переворачивать. Я не помню тебя, малыш, но когда прикасаемся телами, как было в душевой и вот так, как сейчас — меня невыносимо шпарит током, будто я оголенные провода трогаю, а не твою бархатистую кожу. Где-то там, внутри, ты очень плотно засела. Я чувствую это, но мне не хватает последних событий, чтобы сложить пазлы в целостную картинку и воскресить в памяти наше прошлое и любовь к тебе. Говорят, страсть и любовь не одно и то же… Скорее патология. В общем, гореть мне пока в аду за свою откровенность, Мышь…
Неопределённо хмыкнув, Женя прихватывает зубами мою губу. Сначала нижнюю, затем верхнюю. Поиграв немного, проникает между ними языком, чтобы добиться от меня ответной реакции. Я не реагирую на поцелуй, испытывая в душе ощущение полнейшей беспомощности. Понимание того, что не ты властвуешь над обстоятельствами, а они над тобой, приводит к отчаянию.
— Значит, патология? — произношу вслух свои мысли. Понимаю, что он это сказал не для того, чтобы меня обидеть или задеть. Лучше горькая правда, чем сладкая ложь, но сердце всё равно больно сжимается в груди, не хочет мириться с реальностью.
— В некоторой степени, да, — подтверждает мои слова. — Прости, Яна. Я не хочу тебе врать. Просто я ощущаю всё так, будто мы только вчера познакомились. Ты обиделась? — убрав с моего лица пряди, заглядывает в глаза.
— Ты задел меня своей правдой. Мне очень больно слышать это. Но ведь глупо обижаться на человека у которого амнезия, не так ли?
Возвращаю голову обратно на его плечо. Хочется расплакаться, но, закусив губу, сдерживаю непрошеную реакцию. Эмоции бурно плещутся внутри. Их спектр такой огромный, что я не в состоянии определить, что именно испытываю в данный момент. Словно у меня в груди два сердца бьётся, заглушая логические доводы.
— Ты слишком мнительная девочка, — оценив моё состояние, Женя пытается успокоить.
— Какая есть… — лепечу, спускаясь чуть ниже, к подмышечной впадине. Найдя уютное место, зарываюсь в него лицом.
— Ян, прекрати дуться, иди сюда, — Женя пробует вытащить меня обратно.
Вцепившись в него мертвой хваткой, не позволяю сдвинуть себя с места.
Моя глупость, кажется, побила все рекорды, обернувшись неудачей.
Я думала, что секс хоть немного нас сблизит. Что в его памяти произойдёт хоть какой-то сдвиг. Но кроме страсти Женя ничего не испытал ко мне. Абсолютно! Поэтому расхотелось навязываться ему и дальше строить из себя эскортницу.
— Мне здесь удобно, — говорю, как есть, прижимаясь плотнее к его горячему бедру.
— Ладно, как скажешь. Не стану тебя разубеждать.
Пальцы гонщика снова опускаются на висок, гладят его, затем медленно погружаются в волосы, пропуская сквозь пальцы пряди.
Кажется, что моё тело больше не имеет формы, оно размягчается, превращаясь в растопленный воск…
— Расскажи мне о сыне. Я не помню о гибели Виктории совсем ничего. Почему она скрывала Тима?