Все случилось летом

— Зато тебя оценят. В твоих стильных брючках. Я-то знаю, зачем ты их натянул. Чтобы ей показать: вот, мол, какого проворонила. Давай, давай, ломай комедию. Хочешь сбросить свою шкуру, перекраситься? Ну, езжай на здоровье. Тебя там ждут не дождутся. А то как же!

И Рейнис засмеялся, но не весел был его смех… Опустившись на скамейку, он отвел глаза в сторону, словно застыдившись своих слов. Свет из окна падал ему на лицо, оно было бледное, будто никогда не видело солнца, темные волосы гладко причесаны, а в глазах злые искорки. Узкие плечи опущены, солдатская гимнастерка перепачкана — на спине расплылось огромное пятно.

Каспар покраснел, будто его уличили в обмане. До последнего момента — до тех пор, пока не предложил пойти в кино, — он не думал о Юстине. Да и потом не думал, только совсем бессознательно вдруг почувствовал, что где-то она существует и что, быть может, он ее встретит сегодня вечером, если пойдет в кино. Смутное предчувствие — как волнение воздуха в разгоряченных солнцем далях. Нет, он не думал о ней. И потому хотел ответить грубостью, но сдержался. Рейнис сегодня явно не в духе. Наверное, вспомнил об отце, расстроился — может, мысль о матери не дает ему покоя, а может, просто недостает в жизни чего-то сокровенного, что в тяжелую минуту помогало бы, занимало все мысли. Вот он смеется над ним, Каспаром, а если бы сам ощутил такое — когда даже с закрытыми глазами на затерянной лесосеке видишь и чувствуешь, что кто-то невидимкой идет с тобой повсюду, всегда сопутствует тебе. Тогда бы он не стал смеяться и не был бы таким подавленным. Поступил бы он учиться, что ли… Тоже большое дело… Юстина не пришла на свидание, но жизнь продолжается, хотя подчас бывает тяжело, где-то в самой глубине запряталась боль — то утихнет, то снова даст о себе знать. Но со временем она пройдет, не будет больше тревожить. Разве изредка…

— Ты прав, Рейнис, — сказал Каспар. — Я переоденусь, и пускай Харис щеголяет в своих модных брючках. Не хочу корчить из себя шута. Ты же знаешь, Юстина тогда не пришла. Так почему она сегодня должна быть в кино? Ведь я ее не видел…

Рейнис искоса глянул на Каспара и, смутившись, отвел глаза. Во всем этом было нечто такое, чего Харис никак не мог уразуметь, — сплошной цирк. И он громко рассмеялся.

— Ну, чего ты ржешь! — с напускной злостью накинулся на него Рейнис.

— Забирай свои дудочки и не хвастай, — поддержал его Каспар.

И они, будто сговорившись, вместе обрушились на Хариса, тот, впрочем, ничуть не сердился. Добродушно отшучиваясь, он развесил рабочую одежду Рейниса по гвоздям, задвинул под кровать его стоптанные башмаки и вместо этого подсунул ему выходной костюм.

Наконец, подталкивая друг друга и весело препираясь, все-трое с грохотом скатились с лестницы и направились в сарай, где стояла директорская «Победа». Но, видно, на душе у каждого остался неприятный осадок, и всю дорогу ехали молча.

Кинотеатр, он же клуб и читальня леспромхоза, размещался в бывшем торговом складе. Старинное здание, хотя и переделанное, приукрашенное, все же было тесновато, особенно для больших мероприятий. Рядом стоял двухэтажный каменный дом, некогда тоже владение торговца. Там жили семейные рабочие. Отчаянно гудя и распугивая ребятню, Харис подкатил к дверям клуба и, высадив своих пассажиров, поставил машину под самыми окнами, чтобы во время сеанса можно было выглянуть — все ли в порядке. Он знал, что мальчишки до тех пор не угомонятся, пока не осмотрят и не ощупают всю машину.

Первый сеанс еще не кончился. В фойе собралось довольно много народа — ребятня, молодежь. У входа в зрительный зал за столиком сидела кассирша, в комнате механика приглушенно жужжали киноаппараты. Мальчишки бойко обменивались почтовыми марками: «Есть у тебя такая?», «А такая?» Одного менялу за шиворот оттащила в сторону мама в красной кофте поверх белого платья, в тапках на босу ногу. В руке у нее большая коричневая сумка; раскрыла, достала пригоршню печенья: «Хочешь? Бери, ешь!» Парнишка забрал печенье и, набив им полный рот, снова скрылся в толкучке. В углу трое молодых людей черпали кружкой воду из жестяного бачка и по очереди пили. Один из них был худой и долговязый. Блестящие сапоги, зеленые брюки галифе, яркая ковбойка, коротко подстриженные темные волосы и большие нежные глаза.

— Ты смотри, и Булка здесь! — шепнул Рейнис, толкнув Каспара.

Тот равнодушно глянул в угол и кивнул, здороваясь: как-никак свой человек диспетчер Япинь. Но в ответ оттуда донесся смешок.

— И шофер-молочник тут как тут. На директорском моторе прикатил. Прямо министр. А мы все больше пешочком. Да еще на мотоцикле.

Это, несомненно, адресовалось Харису. Но тот, хотя в нем все кипело, пропустил насмешку мимо ушей. За время своей работы он научился многим житейским премудростям, и одна из них гласила: «Не слушай того, чего тебе слышать не следует». Поэтому, повернувшись к Япиню спиной, Харис неторопливо направился к столику кассира, где в это время девочка в коричневом платье покупала билет. Вцепившись в ее длинную косу, позади стояла младшая сестричка.

— И ты, малышка, в кино собралась? — с улыбкой обратился к ней Харис. — У меня для тебя найдется конфетка.

Он обшарил все карманы, но там ничего не оказалось, кроме червивого яблока. Девочка взяла его и спряталась за сестру.

— Какая славная девочка! — воскликнул Харис и только после этого глянул в угол, где стояли те трое.

Но их внимание уже переключилось на другое: в фойе робко вошел щуплый мальчуган и, стараясь остаться незамеченным, пробирался вдоль стены к кассе. Он был босиком, в синей выцветшей тенниске, в штанишках выше колен. Обожженное солнцем лицо испуганное.