Тамада

— Жалко. С него было удобно нырять.

— И ты нырял? Боже, но ведь там камни!

— А мы знали места, где камней не было.

— И я знать-то об этом не знала! Наказала бы деду, чтобы тебя ни в коем случае не пускали купаться на речку. Ведь разбиться мог! До смерти! Кстати, скажи, ты один из класса едешь сдавать в радиотехнический институт? Кто-нибудь из товарищей поедет с тобой?

— Я и Хабала. Мы вдвоем.

— Хабала? Это такой высокий, рыжеватый, в очках?

— Он самый.

Она знала всех его товарищей. Они частенько наведывались в гости к Ахмату. Хабала ей нравился, он производил впечатление независимого и серьезного юноши. Неожиданно она вспомнила разговор с Амином Гитчеевым, когда тот предостерегал ее, что без материнского догляда сын может связаться с дурной компанией, и усмехнулась.

Улицы были пустынны. Они еще не просохли после прошедшего дождя. Пахло сырой землей.

Перед сельсоветом горел единственный на весь аул электрический фонарь. Робкий желтоватый свет выхватил из темноты низкорослого, прихрамывающего человека. Жамилят узнала Шунтука. Идет медленно, шаги уверенные, наверное, недавно поднялся после болезни.

— Добрый вечер! — кивнула ему Жамилят.

— Добрый вечер, сестра моя. Дай бог здоровья тебе и твоему кавалеру, доброму джигиту.

— Да ведь это мой сын. Ты не узнал его, Шунтук?

— Неужели твой сын? Он на две головы выше тебя. Я ведь знал его зеленым стручком. Он тогда ростом мне по пояс был.

— Когда-то было!.. Куда ты спешишь?

— По печальным делам, сестра моя. Завтра хороним Османа. Надо оповестить стариков. Все они должны прийти хоронить. У тебя хороший сын, Жамилят. Бедный Осман был чуть постарше... Храни аллах твоего сына.

И Шунтук зашагал дальше.

— Мам, кто такой Осман? Который погиб?

— Да.

Она крепко обхватила сына руками и прижала к себе.