По улице бегом приближаются четыре тени – красные фуражки указывают на то, что это военная полиция. Через минуту появляются еще несколько человек в белых беретах североамериканского флота. Не обращая внимания на двоих, которые курят у дверей, они, дуя в свистки, устремляются в тоннель с дубинками в руках.
– Сдается мне, у Тодда сегодня будет горячая ночь, – замечает Кампелло.
– Выживет, – вздыхает Моксон. – Этот ублюдок знает, что он всем нам нужен.
– Я влюбилась, – спокойно сказала Елена Арбуэс.
Последний раз, когда я ее видел, шел дождь. Он барабанил по белому истрийскому камню Венеции, затуманивал мосты над серо-зеленой водой каналов и заволакивал окна кафе, где мы с хозяйкой книжного магазина сидели и разговаривали. За окном неторопливыми призраками плыли силуэты прохожих. Сквозь запотевшее стекло различался фасад отеля «Гритти» на другом берегу канала; облака и сырость окутали весь город.
– Все оказалось очень просто, – повторила она после паузы. – Я влюбилась, только и всего.
Я вел себя очень осторожно. В эти наши встречи мне удалось добиться от нее некоего доверия, и я не хотел его потерять. Она попросила не записывать наш разговор. Не хочу, чтобы мой голос записывали, сказала она. От одной этой мысли ей было неловко. На столе передо мной лежала открытая тетрадь с заметками.
– Но вы говорили, что сделали это не из-за любви.
Она широко открыла глаза.
– О-о, конечно нет. С любовью нам просто посчастливилось – она пришла позднее, или просто была, или явилась в конце… Любовь – то, что от нас осталось, когда все закончилось. – Она тихо рассмеялась, помолодев от своей улыбки. – Наша добыча, отвоеванная нами у судьбы.
Я сочувственно ей улыбнулся:
– Нежданный трофей.
– И прекрасный. Тезео был очень хороший человек. В его отряде все были такие. Иначе они бы не сделали того, что тогда сделали. Но он все равно был особенный.
– Расскажите мне о нем, – рискнул я.
– Вы видели его фотографии в книжном магазине: ту, где мы вместе, и ту, где он с Дженнаро Скуарчалупо… Со своим двойником, как он говорил.
– Мне интересно, каким он был человеком.
Я видел, что она колеблется.
– На первый взгляд, до странности простодушным, – ответила она. – В нем была какая-то природная наивность. Не легковерным, ни в коем случае. Безупречный солдат: выдержанный, отважный патриот… Проницательность и дальновидность у него были инстинктивные – так бывает у тех, кто рожден для действия. И ему не нравилось убивать.
– Но он убивал, – сказал я.
Я кое-что записал, и она посмотрела на меня с некоторым опасением, обдумывая мои слова. И мои намерения.