Кажется, итальянца удивляет ее интерес.
– Это так, – отвечает он. – Гондола устроена тонко и точно как часы. Это прекрасные суда, их усовершенствовали веками.
– Ваши родители живы?
Он на секунду задумывается. Сегодня вечером ему особенно трудно перескакивать с одного на другое.
– Да, к счастью. Насколько я знаю.
Сигарета по-прежнему у него во рту, и он прикрывает глаза от дыма. А может, дым здесь ни при чем. Он продолжает вспоминать:
– Мне нравится моя работа, потому что она делается руками. Мне кажется, самые благородные вещи должны делаться только вручную. – Он смотрит на свои руки, сильные и крепкие. – Я мог бы ими зарабатывать на жизнь. Мне нравится так думать.
– Вы вернетесь в свою «squero»?
– Надеюсь, так оно и будет, если выживу в этой войне.
Он сказал это спокойно, без драматизма, спонтанно. Словно разница между «выживу» и «не выживу» не так уж существенна и он не придает им большого значения. Она смущена и вглядывается в него. Хочет его понять.
– Почему вы делаете то, что делаете, и так рискуете собой?.. Вы же, я полагаю, добровольцы. Могли бы сражаться как-нибудь по-другому, если бы захотели. Менее…
– Опасно.
– Допустим.
Он затягивается, выдыхает дым и пожимает плечами:
– Сражаться всегда значит рисковать. Так у всех солдат в мире… Что касается того, почему я занимаюсь именно этим, не знаю, что вам сказать. Просто я это выбрал. Узнал, что есть такой отряд, и записался. Вот и все.
– Должно быть, это тяжелейший труд… Вы никогда не раскаивались в своем выборе?
Он снова улыбается, и его улыбка почти простодушна. Выражение лица напоминает совсем юного подростка или честного маленького мальчика. Потом, как будто что-то вспомнив, он тушит сигарету в пепельнице и становится серьезным.
– Сейчас я скажу вам то, что меня попросили вам передать, – начинает он издалека, взвешивая каждое слово. – Выполню приказ. А потом скажу, что думаю я…
Она смотрит на него разочарованно. Неожиданный укол в сердце.
– Так вы здесь для того, чтобы выполнить приказ?