За свою долгую профессиональную жизнь на Гарри Кампелло разные люди смотрели по-всякому, но ни у кого не было такого презрения во взгляде, как сейчас у этой женщины.
– Поступайте как знаете, – говорит она. – А когда закончите, проводите меня до границы. С извинениями.
Дженнаро Скуарчалупо беспокоит состояние Тезео Ломбардо: тот упорно молчит с самого возвращения на «Ольтерру» после ночи на суше. В мастерской неаполитанец видит, что его товарищ чинит регулятор подачи кислорода в дыхательном аппарате 49/бис. Он сосредоточенно трудится, его торс блестит от пота; он босой, и из одежды на нем только старые шорты. Вентиляторы по-прежнему не работают.
Скуарчалупо садится рядом, и, когда Ломбардо тянется за отверткой на столе, неаполитанец ее подает. Ломбардо поднимает голову, молча смотрит на него и затем отверткой разбирает механизм.
– При атаке он нам не пригодится, – замечает Скуарчалупо.
Ломбардо медлит с ответом.
– Да, – говорит он наконец. – Но надо же чем-то заняться.
– Что вчера произошло?
Ломбардо качает головой:
– Оставь меня, Дженна… Мне не до разговоров.
– Я пришел не разговоры разговаривать. Сегодня ночью мы выходим, ты и я, и мне нужно быть уверенным, что все хорошо. Ты – мой двойник. Мы зависим друг от друга.
– Все хорошо, не волнуйся.
– Ты был с ней?
Ломбардо не отвечает; нахмурившись, он сосредоточенно чистит детали дыхательного аппарата и заново его собирает. Капля пота стекает у него по лбу и повисает на кончике носа.
– Однажды, – говорит Скуарчалупо, – на тренировке в Порто-Венере ты сказал мне одну вещь… Помнишь?
– Нет.
– А вот я отлично помню. Когда выходишь в море, все остальное надо оставить на суше. Балласт мешает плавать… Вот что ты сказал мне, брат.
Венецианец кивает, не отрываясь от своего занятия.
– Сегодня ночью у меня не будет никакого балласта.
– Когда ты сидишь впереди меня, я должен быть во всем уверен. Я смотрю на твою спину или на твои очертания в темноте и знаю, что могу полностью тебе доверять.