– Ну, не знаю, парень, – отвечает Моксон. – Как по мне, они все одинаковы.
– На том итальянце, – говорит Кампелло.
– Точно. Он был на том типе, которого мы на днях убили. Это даже лучше, чем американские «Момсены» и немецкие «Дрегеры». Остальное снаряжение у него тоже на высоте: компас, часы, прорезиненный костюм… Итальянцы, может, и барахло народ, но то, что они здесь носят, – высший класс. В том числе и их жабры.
Тодд откладывает ребризер к остальным и долго на него смотрит.
– Они атаковали нас на Гибралтаре, в Суде, в Александрии, – продолжает он. – Им почти удалось это на Мальте… Я там был, в Валлетте, и никогда не забуду эту сцену: мы их утюжим пушками и пулеметами так, что закипает вода, наши прожекторы шпарят, и целых шесть минут их водолазы с лодками, полными взрывчатки, пытаются войти в порт. Их было два десятка, и они погибали один за другим, бесстрашные, как в учебке, пока мы не уничтожили и не захватили в плен всех до единого.
С этими словами он наклоняется и снова прикрывает кислородное снаряжение брезентом.
– Это макаронники-то трусы? – добавляет он вдруг. – Черта с два… У меня до сих пор лежит вырезка из «Дейли миррор», где губернатор Мальты сказал о них так: «Эта атака потребовала от врага высшей степени личного мужества».
С минуту он молча смотрит на бухту.
– Личного мужества, – задумчиво повторяет он.
– Короче, они придут, – подводит итог Моксон.
Водолаз тепло улыбается, будто эта мысль вовсе его не огорчает.
– Понятное дело, эти козлы придут. – Он рукой обводит полукруглые очертания бухты от Ла-Линеа до Альхесираса. – Ночи для этого самые подходящие. Они тут, рядом, где-то на испанском берегу. Я их чую. Может, наблюдают за нами прямо сейчас. Примериваются.
Сказав это, он прикладывает два пальца к козырьку фуражки и спускается в катер. На палубе он поднимает голову и смотрит на Кампелло и Моксона.
– Я знаю, что они придут, – настойчиво повторяет он. – Сегодня ночью, завтра, послезавтра. Они придут к нашим кораблям, как голодные волки, и я буду их ждать.
11
Мокрую шкуру каленым железом
Только на третий день я решился спросить Дженнаро Скуарчалупо о распаде отряда «Большая Медведица» в 1943 году, когда маршал Бадольо заключил мир с союзниками, объявил войну Германии и старые друзья превратились во врагов. К этому времени попавшие в плен в результате неудачной операции Тезео Ломбардо и его двойник находились в Рамгархе, в индийском лагере для военнопленных. Там и пришел конец их товариществу. Или их дружбе. Я думал, старый неаполитанец будет избегать разговора на эту тему, но он охотно оседлал ее, как только я намекнул. Он говорил об этом с грустной и горькой улыбкой. Мы сидели, как и в предыдущие дни, с бутылкой вина, на солнышке, у дверей закусочной «Водолаз», на углу Пиньясекка и Паскуале-Скура, поглядывая на прохожих. Включенный магнитофон лежал на столе и записывал его подлинные слова:
– Тезео оказался предателем… Он был не единственный такой, но это его не оправдывает.
Казалось, мое удивление его развлекло.
– Позор его бесчестного предательства, – продолжал он, – не в отказе от фашизма – это-то и так уже случилось… Оскорбление в том, что были запятнаны достоинство итальянского народа, честь вооруженных сил и память о погибших на войне. – Он испытующе поглядел на меня. – Он всех нас сделал дезертирами, понимаете?