– Эти
Я вернул разговор к его товарищу по Гибралтару. К Тезео Ломбардо.
– Вы с ним потом еще виделись?
– Да, через десять лет после войны. Один раз. Его жена, испанка, приезжала с ним. – Он указал на дверь закусочной. – Они появились здесь, оба. Были в Неаполе проездом, и Тезео пришло в голову увидеться.
– И как прошла встреча?
– Это была неудачная идея.
Он задумался, глядя на проходивших мимо людей. Потом энергично почесал подбородок, скребя ногтями щетину.
– Все уже было разрушено, понимаете меня?.. В тот день, когда в лагере военнопленных он согласился воевать против Германии, мы разошлись навсегда.
Он печально покачал головой. Я вернулся к Елене Арбуэс.
– Она была с вами, когда вы разговаривали?
– Нет, она из деликатности оставила нас одних. Пошла погулять… Она была настоящая сеньора.
– Так о чем шел разговор?
– Я был взволнован, хотя старался это скрывать. Тезео волновался еще больше. Помню, он сказал: «Надо было со всем этим покончить, Дженна. С фашистским безумием, с Муссолини, который уже был марионеткой, с нацистами-убийцами, со всем этим…» Интересно получается, вам не кажется? С точки зрения новой Италии, которая вышла из войны, плохо поступил я. А он приехал просить меня…
Он умолк, подыскивая слово. А может, просто не хотел его произносить.
– О понимании? – подсказал я.
Он немного подумал. Его лицо скривилось в гримасе, напоминающей улыбку.
– О прощении, я бы сказал… В какой-то момент его глаза наполнились слезами, он потянулся ко мне, будто желая обнять, но увидел, какое у меня лицо, и сдержался.
– И?
– И ничего. Это все. Он застыл и молча смотрел на меня. А потом встал и ушел, и больше мы с ним никогда не виделись.
Разговор закончился, и магнитофонная пленка остановилась. Я нажал на клавишу и отключил запись.