– Отец, мне очень нравится помогать тебе, но не уверен, что это моё. А почему ты ушёл из Ордена? Ведь ты мог бы оставаться на службе сержантом. Пусть ты не считаешь себя рыцарем, но ведь ты – прекрасный воин.
– Сынок, ты когда-нибудь трупы нюхал?
– Один раз на похоронах опахнуло. Неприятно было.
– А теперь представь себе поле, усеянное тысячами трупов. Это и есть война. В ней нет ничего красивого и возвышенного, только нестерпимая вонь. Я научился переносить эту вонь, хотя, конечно, полюбить её затруднительно. А вот когда на войне гниют души, это куда пострашнее, хотя запаха нет. Воин обязан быть жестоким, но при этом оставаться человечным. Это невероятно трудно, и я не знаю, удалось ли это мне. Я не сломался и честно прошёл свой путь до конца, а вот после победы почувствовал, что навсегда отравлен трупным ядом, и ушёл с военной службы.
– Главное, что ты стал самим собой.
– Не уверен. Мой отец был кузнецом и я, так же, как ты сейчас, помогал ему в кузнеце. И я, так же, как ты сейчас, мечтал о военной службе. Ещё при пресвитере Иоанне, незадолго до крушения царства, я поступил в Орден сержантом. Война сделала из меня хорошего война, но покалечила душу. Военная служба и без войны начала меня тяготить. И я решил вернуться к ремеслу отца. Но жизнь прошла, время утрачено, и хорошим кузнецом мне не стать уже никогда. Так кем же я стал?
– Замечательным отцом.
По лицу пьяного ветерана потекли слёзы.
***
Внешне тот разговор не имел никаких последствий, Северин с отцом всё так же работали в кузнице. Оружие ветеран ковать не хотел, они ковали плуги, серпы, кухонную утварь и ещё множество всякой дребедени, без которой человеку в мирной жизни не обойтись. Отец действительно не был первоклассным кузнецом, но он и не брал дорого, а потому его работа пользовалась устойчивым спросом. Жизнь текла размеренно, и могла так течь ещё много лет. Вот только старый сержант начал всё больше пить.
Сначала Северин не придавал значения отцовской склонности к вину, считая её правом взрослого человека. Ну опрокинет отец кувшинчик после работы, так и что с того? Сильно он не напивался, не буянил, а напротив, становился разговорчивым, что Северину даже нравилось. Вот только потом к этому вечернему кувшинчику прибавился ещё один, и ближе к ночи отец доходил до невменяемого состояния, хотя по-прежнему не буянил, но уже не был разговорчив. От сына отмахивался, молча сидел за столом, и по его лицу текли слёзы. Иногда он что-то выкрикивал, не понятно к кому обращаясь, и слова его были злыми. То проклинал кого-то, то кому-то угрожал, то обещал «выжечь заразу калёным железом».
Северин ни разу не попрекнул отца пьянством и не просил его бросить пить. Несмотря на юный возраст, мальчишка понимал, что это бессмысленно. Он видел, что отец тяжело страдает. Просить его бросить пить, это всё равно, что предложить ему не страдать. Северин молился Богу о том, чтобы Он облегчил отцовские страдания и избавил его от пагубного пристрастия к вину, но это не давало никакого результата, напротив, становилось ещё хуже. В кузницу отец приходил с похмелья, едва держась на ногах, работал плохо, и вот, наконец, он так жахнул себе молотом по пальцам, что два из них полностью раздробил. Северин с ужасом смотрел на окровавленную руку отца, а старый сержант даже не закричал, лишь зрачки его невероятно расширились, и лицо приобрело дикое, страшное выражение.
Теперь отец не мог работать и был, казалось, даже рад этому. Он пил, начиная с утра, сына больше не замечал и вообще ничего не говорил, лишь бормотал себе под нос что-то невнятное. Напивался и засыпал, проснувшись, шёл в лавку за вином, потом опять напивался и засыпал. У них были некоторые сбережения, так что отцу пока было что пропивать.
Северин всё это время пребывал в кромешном ужасе, он и сам впал в состояние почти бессознательное, всё воспринимая, как в тумане и ни о чём не думая. Изредка он брал немного отцовских денег, шёл в лавку и покупал хлеб, потому что отец покупал только вино и к хлебу не притрагивался. А Северин брал каравай и уходил в кузницу, где теперь никто не разводил огонь. Он молча сидел там, впав в прострацию.
Так продолжалось две недели. Однажды утром Северин увидел, что отец не встаёт и не идёт за вином. Он обрадовался, что отец хорошенько проспится, но ближе к вечеру он подошёл к отцу, взял его за руку и почувствовал, что она холодная. Отец был мёртв.
В этот момент Северин не почувствовал горя, лишь облегчение, хотя отец был для него единственным родным человеком на земле. Горе Северин уже пережил во время отцовского запоя, понимая, что старик окончательно сломался и уже никогда не вернётся к нормальной жизни. Он мог пить годами, мог потерять человеческий облик и превратиться в ужасное существо. В их деревне были такие пьяницы, тоже, кстати, ветераны войны. От них все отвернулись, никто не помнил их былых заслуг, да их уже и за людей никто не считал. Больше всего на свете Северин боялся, что если отец станет таким, он уже не сможет его любить, что образ трясущегося невменяемого существа перекроет в его душе образ замечательного отца. Но Господь сжалился над ними обоими и прекратил их страдания.
Северин ни на секунду не осуждал отца и решил для себя, что старый сержант умер от боевых ран. Да ведь так оно и было. Он вернулся с войны с искалеченной душой, раны его души так и не зажили, они причиняли ему постоянную боль. Когда Северин был маленьким, он не понимал и не замечал этого, считая отца весёлым добродушным человеком. Лишь немного повзрослев, он начал замечать, что таким отец был только с ним, а со всеми остальными – угрюмым и замкнутым. И о войне отец рассказывал ему только после пары кружек вина, когда чувствовал временное облегчение. Ветеран всё же смог воспитать сына, успел передать ему всё, что считал важным, и не сломался раньше времени, хотя Северин только сейчас начал понимать, каких трудов отцу стоило держаться.
Отец переживал, считая, что так ни кем и не стал. Кем же он был? Кузнецом? Сержантом Ордена? А может быть всё-таки рыцарем? Ведь командор увидел в нём рыцаря и предложил надеть белый плащ. Может быть, отец, отказавшись от рыцарского достоинства, просто недооценивал себя, и теперь сам Бог облачит его в белый плащ? Северину предстояла долгая жизнь, и только тогда, когда его жизнь завершится, и они встретятся с отцом, он узнает ответ на этот вопрос.
После похорон Северину предстояло отправиться в детский дворец для сирот. Он прощался с родным домом, разбирал вещи отца. Впрочем, вещей у отца почти не было. Немногочисленную отцовскую одежду Северин решил оставить в доме, куда вряд ли когда-нибудь вернётся, кузнечные инструменты ему тоже были не нужны, даже, как память. Он решил взять с собой только отцовский крест первопоходника, но вот в одном укромном закутке он обнаружил кинжал, завёрнутый в кусок чистой ткани. Это была удивительная вещица. Тонкий длинный клинок из великолепной стали отливал синевой, а рукоятка была усыпана крупными рубинами. Рубины, вправленные в серебро, были расположены очень красиво. Этот кинжал был по-настоящему драгоценным и безусловно рыцарским, сержанту иметь такой было не по чину. С войны многие приходили с трофеями, но это было явно не про его отца. Ничего ценнее застиранного и заплатанного сержантского плаща он с войны не принёс. В их доме никогда не было оружия, даже свой боевой меч отец не стал оставлять себе на память. А этот кинжал отец сохранил, причём никогда не показывал. Очевидно, с ним была связанна какая-то история, которую старик не хотел рассказывать, но не такая, о которой он хотел забыть, иначе и кинжал хранить не стал бы.
На глаза Северина навернулись слёзы. Сержант оставил сыну в наследство рыцарский кинжал. Значит, он всё-таки хотел, чтобы его сын стал рыцарем? Но он не сказал сыну по поводу этого кинжала ни одного слова. Значит, он хотел, чтобы сын понял получение этого наследства так, как сочтёт нужным. Северин подумал, что когда-нибудь возможно ему станет известна история этого кинжала, и тогда всё проясниться.
ebooksa