Потаенная девушка

Солнце поднималось в небе, последовательно озаряя своими лучами песчаное дно, утыканное огромными развалинами: обелиски, воздвигнутые в честь давно забытых побед Американской империи, указывали вверх к далекой поверхности моря, подобно старинным ракетам; башни из стекла и бетона, когда-то служившие домом сотням тысяч человек, возвышались словно подводные горы, их бесчисленные окна и двери превратились в безмолвные пустые пещеры, в которые заплывали стайки ярких разноцветных рыб, похожих на тропических птиц; между зданиями плавно покачивались леса гигантских водорослей, разросшиеся в глубоких ущельях, бывших когда-то проспектами и авеню, заполненными потоками машин, этих клеток печени, некогда наполнявших мегаполис жизнью.

И самым поразительным были кораллы всех цветов радуги, облепившие все поверхности этого города-рифа: темно-бордовые, светло-оранжевые, жемчужно-белые, яркие кроваво-красные…

До начала Второй войны наводнений ученые мужи Европы и Америки считали, что кораллы обречены. Повышающиеся температура и кислотность моря, стремительный рост популяций водорослей, загрязнение воды солями ртути, мышьяка, свинца и других тяжелых металлов, бесконтрольное насыщение береговой линии машинами смерти, с помощью которых развитые страны пытались защититься от волн беженцев из регионов, ставших непригодными для жизни, – казалось, все это предвещало гибель хрупких морских животных и их симбиотов, осуществляющих фотосинтез.

Обесцветится ли океан, превратившись в черно-белую фотографию, безмолвное свидетельство нашей глупости?

Однако кораллы выжили и адаптировались. Они переместились на север и на юг в более высокие широты, приспособились к неблагоприятным условиям окружающей среды и – совершенно неожиданно – выработали новые симбиотические отношения с искусственными нановодорослями, выведенными человеком для добычи полезных ископаемых с морского дна. Лично я считаю, что Массачусетское море ни на йоту не уступает хваленому Большому барьерному рифу или легендарным давно умершим кораллам Карибского моря.

– Такие краски… – пробормотал я.

– Самое красивое место – Гарвард, – сказала Аса.

Мы приблизились к знаменитому университету в Кембридже с юга, над лесом водорослей, выросшем на том месте, где когда-то протекала река Чарльз. Но там дорогу нам преградила громада круизного лайнера, качающегося на волнах. Аса остановила плот, и я выбрался наверх, чтобы выглянуть из прозрачного купола. Туристы, надев плавники и искусственные жабры, прыгали с борта корабля в воду подобно русалкам, возвращающимся домой. Кожа у них на время стала смуглой, чтобы выдержать палящее ноябрьское солнце.

– Библиотека Уайденера[79] – популярная туристическая достопримечательность, – объяснила Аса.

Я спустился вниз, и Аса погрузила плот под воду, чтобы поднырнуть под лайнером. Плавучее жилище было специально приспособлено для того, чтобы опускаться на глубину: это помогало беженцам в прибрежных плавающих городах пережидать тайфуны и ураганы, а также спасаться от смертельной тропической жары.

Мы медленно спустились к коралловому рифу, выросшему вокруг разрушенного остова того, что когда-то было самой большой университетской библиотекой в мире. Вокруг нас в полосках пробивающегося сквозь толщу воды солнечного света кружили стайки рыбешек яркой раскраски и грациозно плавали туристы, выпуская из искусственных жабр струйки пузырьков воздуха.

Аса описала на плавучем жилище плавный круг над калейдоскопическим дном перед подводным зданием, показывая различные достопримечательности. Курган, покрытый затейливыми алыми складками колонии кораллов, колышущимися, подобно пышному платью танцовщицы фламенко, когда-то был лекционным залом, названным в честь Эмерсона[80], наставника Торо; высокая тонкая колонна, поверхность которой покрылась геометрическим узором ярко-красных, лазурных, зеленовато-синих и желто-оранжевых кораллов, когда-то была шпилем мемориальной церкви Гарварда; крошечная выпуклость на другом длинном рифе, массивном коралловом образовании в форме головного мозга, своими извилинами вызывающими в памяти многие поколения ученых мужей в мантиях, когда-то шествовавших по этому святилищу знаний, на самом деле была знаменитым «Монументом трех неправд» – старинным памятником Джону Гарварду, начисто лишенным сходства с выдающимся меценатом.

Стоявшая рядом со мной Аса негромко продекламировала:

Платок нарядней клен надел,Убор багряный – луг;Чтоб не остаться не у дел,Я брошку приколю.

Классические стихи Дикинсон[81], поэтессы Ранней республиканской эпохи, описывающие красоту осени, когда-то (задолго до того, как море поднялось, а зимы отступили прочь) благословлявшей своим приходом эти берега, почему-то показались совершенно не к месту.

– Не могу поверить, чтобы листва старой Республиканской эпохи была восхитительнее всего этого, – сказал я.

– Никто из нас никогда этого не узнает, – сказала Аса. – Вы знаете, отчего у кораллов такие яркие краски?

Я молча покачал головой. О кораллах мне не было известно практически ничего, кроме того, что на Венере они считались популярным украшением.

– Своей пигментацией кораллы обязаны тяжелым металлам и другим ядовитым веществам, которые когда-то давно погубили их менее стойких предков, – объяснила Аса. – Здесь они особенно яркие, потому что этот регион дольше всего ощущал на себе воздействие руки человека. Кораллы очень красивые, но в то же время невероятно нежные. Глобальное похолодание всего на один-два градуса приведет к их гибели. Один раз им каким-то чудом удалось пережить изменение климата. Смогут ли они сделать это снова?

Я вернулся взглядом к большому рифу, бывшему когда-то библиотекой Уайденера, и увидел, что туристы собрались небольшими группами на широкой платформе перед входом в здание. Молодые экскурсоводы в ярко-красном (цвета Гарварда достигались за счет пигментации кожи или гидрокостюма) повели свои группы на экскурсии.

Аса хотела покинуть это место, присутствие туристов выводило ее из себя, но я объяснил, что хочу узнать, чем они интересуются. Поколебавшись, Аса кивнула и направила плот ближе.