С каменным лицом мать выбрала «мышью» иконку:
Еще более долгая пауза, после которой на экране появилась длинная строчка эмодзи:
– Это что еще за чертовщина… – пробормотала мать. Затем выругалась, и у нее на лице последовательно сменили друг друга шок, скорбь, изумление и ярость. Мэдди могла сосчитать на пальцах одной руки все случаи, когда мать ругалась в ее присутствии. Произошло что-то очень серьезное.
Заглянув матери через плечо, Мэдди попыталась перевести пиктограмму.
– Что такое губы?.. Губы мужчины…
Но тут мать удивила ее.
– Нет, это значит: «Чьи губы целовала, где, когда, зачем…»[43]
Дрожащей рукой она набрала иконки:
Окно на экране мигнуло и погасло, и не осталось ничего.
Мать застыла, уставившись на экран.
– Что стряслось? – спросила Мэдди, осторожно трогая ее за плечо.
– Не знаю, – ответила та, обращаясь, пожалуй, не столько к дочери, сколько к самой себе. – Это невозможно. Просто невозможно…
Мэдди на цыпочках подкралась к двери спальни. Час назад мать захлопнула ее за собой и с тех пор не выходила. Какое-то время из комнаты доносились всхлипывания, затем стало тихо.
Мэдди приложила ухо к двери.
– Будьте любезны, я бы хотела поговорить с доктором Питером Ваксманом, – произнес приглушенный голос матери. Пауза. – Передайте, это Эллен Винн, по очень срочному делу.
«Доктор Ваксман был папиным начальником в компании «Логарифм». Зачем мама ему сейчас звонит?»
– Он жив, – сказала мать. – Это так?