– Да какое уж теперь веселье, – ответила Ольга. – Сашку вон в армию мобилизуют. А куда я со своим выводком без мужика?
– Это еще не печаль, – попытался подбодрить Сергей сестру. – Муж живой? А ты его уже хоронить собралась. Да у тебя дети подрастают. Витька вон какой бычок стал.
– А детям, думаешь, не тяжко? – отмахнулась Ольга.
– Не волнуйся, Александр Иванович, – Сергей взял зятя за локоть, – я их не оставлю, как своим помогать буду. Да они и есть мои.
С первых чисел июля к селу снова потянулись караваны беженцев. Повторялась история осени прошлого года, только помноженная в разы. Потоки людей бесконечной вереницей тянулись по дорогам от станций с Подгорного, Сагунов и Россоши. Село манило своей надежной понтонной переправой. Люди стремились уйти на левый берег. Особой тревоги у белогорцев новая эвакуация не вызвала: ну, идут, так и в прошлом году шли; ну, гонят скот, так и в прошлом году гнали. Как-то пронесся слух, что с беженцами видели и военных.
Тамара, справившись с домашними заботами, пошла к шляху проверить эти вести. Во дворе школы она встретила одноклассницу Бабичеву Марусю. От нее узнала, что завтра будет торжественная линейка: проводы десятиклассников в армию.
– Представляешь, и девушек тоже на фронт отправляют. Нашему седьмому классу надо быть в полном составе, – заявила Маруся.
– Ой, Марусь, я не смогу, работы дома много.
– А я после линейки в Павловск пойду. Поступать собираюсь в педучилище. Документы сегодня забрала из школы, – похвалилась подруга Тамаре.
– Везет тебе, Машка. А я от работы куда денусь? Дети вон на мне да на Тоньке.
– Гляди! – прервала Маруся подругу и указала на дорогу. – И вправду военные!
По шляху, покрытые толстым слоем пыли, топали изнуренные солдаты, в основном молодые, неокрепшие. Неразношенные пилотки неуклюже торчали на стриженых головах. Бойцы сгибались под тяжестью вещевых мешков и винтовок. Позади тянулись несколько телег с ранеными. Уложив забинтованную ногу на дно повозки, а здоровую свесив наружу, на замыкавшей обоз двуколке сидел невзрачного вида солдатик. Он играл на гармошке нехитрую мелодию, словно казахский акын, напевая приходящие на ум строчки:
Старик на деревянном протезе, стоявший тут же в школьном дворе, закричал на него:
– Время ли для песен-то? Рад, что ноги за Дон уносите?
– Я свое отвоевал, папаша, – спокойно ответил тот. – Скоро, как тебе, одну конечность оттяпают. Пою вот, чтобы братишкам не так тяжко по ухабам скакать было, – махнул он на лежащих в телеге раненых.
– А я-то думал, отомстите германцу за нас. Видишь, с четырнадцатого года на колодянке прыгаю!
– Еще посчитаемся, батя! – говорили из толпы угрюмые бойцы.
Вернувшись домой, Тамара рассказала, что видела. Виктор добавил своих сведений. Оказывается, собирают вещи многие белогорские активисты и партийные, в том числе и первый секретарь райкома Кошарный. В редакции «Большевика» начали разбирать печатные станки, оно и понятно – придет немец, начнет свою агитацию размножать, печатный станок нынче – оружие грозное, поважнее пушки будет. Все трактористы теперь в МТС ночуют, их даже по домам не распускают. Из штаба истребительного батальона разносились инструкции: во всех семьях готовить тревожные чемоданы с продуктами и вещами, стаскивать их в погреба и подвалы. В случае бомбардировок придется отсиживаться именно там и выйти наверх за едой возможности не будет. Уже мобилизованного семнадцатилетку Николая Сиволодского вдруг отпустили домой, и в тот же день его видели на телеге, груженной тулупами и ящиками с провизией. Говорили, что парня оставили организовывать партизанское сопротивление, и он теперь свозит вещи в лесной схрон близ урочища Круглое.
Ольга терялась в слухах, бродила по дому, машинально выполняла привычную работу, монотонно бубнила:
– Лихоманка какая… Куда ж нам деваться? Вот и отца вашего забрали. Был бы отец, чего-нибудь сообразил. Может, задержат их наши… не пустят сюда?..