На смену Димитрову пришел Вылко Червенков. Он пошел по стопам предшественника, заняв, так же, как Димитров, главные посты в правительстве и правящей партии. Не удовлетворившись этим, пошел дальше – получил звание генерала армии и возглавил Государственный комитет обороны. Образ «вождя народа» Червенкову пришелся по душе, и он, как и его предшественник, старался увековечить свое имя, создавая культ себя родного. Надо признать, в этом он преуспел. Если Димитрова называли «вторым Лениным», то Червенкова ласково именовали «маленьким Сталиным». Не совсем то, чего добивался Червенков, но тоже неплохо.
Может, мода на культы прошла, а может, Червенков перестарался в своем рвении, когда начал массовые преследования противников режима. Его жестокость по отношению к оппонентам в партии и государстве, создание специальных лагерей для политических заключенных не укрылись от внимания общественности. И звезда Червенкова начала угасать. Не помогли удержаться на плаву ни амнистии в 1953 году, инициированные Червенковым по примеру правителей СССР, ни критика ЦК БКП за «извращения» в работе «карательных органов», автором которых являлся он сам, ни объявления специальных лагерей для политзаключенных «произволом». После смерти Сталина его место занял Тодор Живков.
Тодор Живков оказался самой «темной лошадкой» из всех глав Болгарской Народной Республики. Начиная с того, что из его соратников никто толком не мог сказать, откуда он появился. Все, что о нем было известно в ЦРУ до того момента, как он вдруг стал относительно значимой фигурой после сентябрьского переворота, можно уместить на одном машинописном листе. Будучи учащимся Софийского полиграфического училища, он вступил в ряды Болгарского коммунистического союза молодежи. В 1931-м, в возрасте двадцати лет, отличился тем, что при закрытии собрания коммунистов приложил начальника полиции кирпичом по голове, за что был арестован. Спустя год после инцидента вступил в ряды Болгарской коммунистической партии и возглавил партийную организацию в Государственной типографии. Из типографии был уволен за конфликт с руководством. В 1934 году снова арестован, несколько раз допрашивался начальником тайной полиции, и, по непроверенным слухам, был тем завербован. С момента ареста прошло чуть больше года, и в 1935 году он был исключен из рядов коммунистической партии, после чего пропал на семь лет.
В 1942 году он снова появляется на политическом горизонте в роли секретаря БКП одного из районов Софии. После серии арестов коммунистических активистов в июле 1943-го попал в состав Софийского окружкома. О том, какую роль он играл в партизанском движении и сентябрьском перевороте 1944 года, агентам ЦРУ выяснить так и не удалось, несмотря на то, что, встав у руля, Живков старался придать вес своим партизанским «заслугам». Он жутко гордился партизанским псевдонимом Янко, заявляя, что в годы войны использовал поддельное удостоверение на имя Янко Маркова. Тем не менее легенде про «активиста партизанского движения Янко» не верили даже его соратники по коммунистической партии.
Зато после сентябрьского переворота Живков заблистал! Возглавив штаб Народной милиции в Софии, именно он, параллельно с Управлением полиции, взял на себя обязанность производить аресты и расследования против лидеров прежнего режима. Уже через два дня после переворота он получил звание подполковника, а еще через месяц стал полковником. Дальше – больше. Третий секретарь обкома, член ЦК партии, член парламента, Первый секретарь Софийского горкома БКП, председатель городского народного совета и так далее и тому подобное. Вес в политических кругах он стал набирать с подачи Вылко Червенкова, который к тому времени начал и сам набирать вес. По сути, своей карьерой Живков был обязан Червенкову. И чем он отблагодарил за свое повышение? Да тем, что забрал у Червенкова бразды правления.
В марте 1954 года Тодор Живков возглавил Болгарскую коммунистическую партию, а в 1956-м пленум ЦК под руководством Живкова обвинил Червенкова во всех грехах: культе личности, репрессиях против активистов БКП, ошибках судебной власти, перегибах со стороны милиции – всем тем, чем занимался Живков, пока добирался до власти. Лишив Червенкова большей части привилегий и постов, Живков на этом не остановился. В 1961 году он запускает второй виток критики в адрес Червенкова, что позволяет вывести последнего из Политбюро и правительства, а спустя год исключить его из коммунистической партии. Разумеется, эта участь коснулась не только Вылко, но и других партийных и государственных деятелей, с которыми «разобрался» Живков.
Разборки внутри партии были не единственным «достижением» Тодора Живкова. Для правительства США он олицетворял наихудший вариант главы Болгарской Народной Республики. Живков так старательно копировал все «выверты и повороты» Советского Союза, что говорить о какой бы то ни было лояльности США к нему не приходилось.
Когда четвертого декабря 1963 года Живков внес на пленум ЦК предложение о присоединении Народной Республики Болгария к СССР в качестве 16-й союзной республики, и пленум расценил предложение как «выдающееся проявление патриотизма и интернационализма», заместитель руководителя Отдела спецопераций Фрэнк Линдси решил, что с болгарской темой вскоре будет покончено. Но СССР, совершенно неожиданно для Линдси, предложение Живкова отклонил. Это принесло Линдси некоторое облегчение, но укрепило во мнении, что политика Живкова всегда будет лояльна только Москве. Он продолжил работу по реализации болгарского вопроса, не слишком рассчитывая на успех, и все же мечтая о нем. В своих ожиданиях он делал ставку на консервативно-сталинистское крыло БКП. По данным всех агентов, группа членов коммунистической партии Болгарии, а также часть государственных деятелей и военных руководителей стремились к возвращению жесткого коммунистического режима, что было невозможно, пока у власти стоял Тодор Живков.
Только к лету 1964 года в болгарском вопросе произошел прорыв. Раскол в кругах компартии Болгарии достиг кульминационной точки: сталинистская группа Болгарской компартии постановила сместить с поста Тодора Живкова, главу правительства и Генерального секретаря ЦК БКП, организовав переворот. По основным стратегическим вопросам члены сталинистской группы пришли к соглашению к концу августа. Определиться с датой оказалось сложнее: успех операции во многом зависел от мнения мировой общественности, без поддержки которой можно было легко остаться ни с чем. Члены организации судились и рядились почти два месяца, пока судьба не преподнесла им подарок в виде отставки главы правительства СССР Никиты Сергеевича Хрущева.
Это произошло пятнадцатого октября, а днем позже лидеры противников десталинизации, либерализации и лично Тодора Живкова как правителя, олицетворяющего режим отступников от основополагающих идей коммунизма, постановили созвать собрание партийно-государственных и военных руководителей НРБ для скорейшего принятия решения относительно даты государственного переворота. Информация пришла из надежного источника накануне вечером, в связи с чем в Директорате планирования было назначено совещание для узкого круга людей. Очень узкого. По сути, в совещании участвовали всего два человека: Фрэнк Линдси и Джеймс МакГаргер.
Заместитель руководителя отдела спецопераций Фрэнк Линдси занимал скромный кабинет на втором этаже здания. Комната два на три метра, под завязку напичканная стеллажами и шкафами с секретной документацией, скопившейся за полтора десятка лет работы над болгарским проектом. Доступ в эту комнату имел только он, что для Директората было обычным делом. Фрэнк Линдси, в начале года разменявший пятый десяток, двадцать из которых посвятил секретной работе, выглядел гораздо старше своих лет. Преждевременная седина на фигурно облысевшем черепе в совокупности с несоразмерно большим носом и впалыми щеками, болезненная худоба и взгляд, буравящий собеседника даже при банальном разговоре про погоду не располагали к непринужденному общению. Приходя на работу, он сухо здоровался с дежурным, расписывался, как положено, в журнале и быстро проходил к себе. Та же процедура повторялась в конце рабочего дня, который, по инициативе самого Линдси, заканчивался, как правило, за полночь.
В этот день он пришел на службу в семь утра, хотя встреча с МакГаргером была назначена на девять. Он хотел еще раз просмотреть бумаги с последним вариантом плана, прежде чем начинать его обсуждение с агентом «Феликсом». Несмотря на тесный контакт на протяжении долгих лет, теплых доверительных отношений между ними не сложилось. Фрэнк Линдси, служивший долгие годы под целой когортой начальства, мечтал о «великом прорыве», который вознесет его к самым вершинам правления ЦРУ. Такого прорыва он ждал от болгарского вопроса, ради этого он трудился по двадцать часов в сутки.
МакГаргер большую часть времени проводил в «полевых условиях», привык всех и вся подвергать сомнению, выискивать предателей и шпионов там, где ими и не пахло, а отношения с начальством строить по принципу «пока я прав, можем считать, что и ты молодец». Линдси в глазах МакГаргера весьма редко был «молодцом», так как стили работы у агента и служащего отличались слишком сильно. Тем не менее работали они продуктивно.
Внешне МакГаргер и Линдси также являли полную противоположность. На фоне высокорослого худосочного угрюмого по жизни Линдси, вид невысокого всегда улыбчивого крепыша МакГаргера невольно вызывал ответную улыбку. С такой внешностью МакГаргеру гораздо легче было добыть нужную информацию от коллег или добиться положительного решения вопроса от начальства. Тем не менее Фрэнк Линдси редко допускал МакГаргера до вышестоящего начальства, предпочитая все планы преподносить как личные наработки. МакГаргер об этом догадывался и особой любви к заместителю руководителя Отдела спецопераций не испытывал. Как и доверия.
МакГаргер пришел ровно в девять. Как всегда бодрый и жизнерадостный. К его приходу Линдси успел дважды просмотреть материалы и разработать стратегию беседы. Сухо поздоровавшись, устроились за столом. Линдси придвинул МакГаргеру листы с шифровками, приведенными в удобочитаемый вид. МакГаргер бегло просмотрел записки.
– Сработало! – В голосе МакГаргера звучала неподдельная радость. – Наши труды начали давать плоды.
– Да, Феликс, наши труды дали плоды. – Даже будучи с МакГаргером один на один, Линдси использовал только его псевдоним. – Информация пришла из надежного источника.
– Вот видишь, Фрэнк, все произошло так, как я и говорил. А нужно было – просто подождать. Такие фигуры, как Тодор Живков, всегда будут вызывать недовольство у окружающих.
– Я считаю, что в болгарском вопросе ключевую роль сыграла дестабилизация коммунистических режимов в Восточной Европе после смерти главы СССР. Если бы не смерть Сталина, выжидательная позиция ни к чему бы нас не привела.
– Твоя проблема в том, Фрэнк, что ты смотришь слишком узко и не умеешь мыслить масштабно. – МакГаргер снисходительно улыбнулся и принялся в который уже раз «втолковывать» своему начальнику основы внешней политики. – Сложившаяся в Восточной Европе ситуация была неизбежна. Вопрос времени и ничего более. С тем образом жизни, который вел Сталин, с его амбициями и параноидальным желанием везде и во всем брать верх, он попросту не мог прожить долго. Если бы его не доконало кровоизлияние в мозг, его наверняка подстрелили бы из-за угла его же так называемые соратники. А не подстрелили, так записали бы во «враги народа» и устроили показательную казнь. Что, собственно, и произошло со многими деятелями как в СССР, так и в странах Восточной Европы. В той же Болгарии Вылко Червенков, лидер болгарской коммунистической партии, избежал казни лишь чудом. Тодор Живков, нынешний глава болгарского народа, оказался слишком мягок. Впрочем, у коммунистов это излюбленная тактика. Сначала они преследуют противников режима, создают лагеря, устраивают гонения на так называемых «врагов с партийным билетом», а потом сами переходят в разряд врагов народа и обвиняются в «культе личности», репрессиях против активистов компартии и идеологической слепоте. А тот, кто бросал обвинения в лицо предшественнику, встав у руля, начинает творить все тот же произвол. «Бей своих, чтоб чужие боялись», так, кажется, звучит русская пословица?