Романтические приключения Джона Кемпа

— Сколько их развелось в армии! — брюзжал он. — Стоит только посмотреть кругом.

При этом он имел в виду не кого иного, а только своего противника д’Юбера. Как-то он разоткровенничался с одним из сочувствующих ему приятелей:

— Я, видите ли, не умею подлаживаться к тем, к кому надо, — это не в моем характере.

Только спустя неделю после Аустерлица он получил повышение. Первое время легкой кавалерии великой армии хватало дела, но как только военная служба вошла в свою рутину, капитан Феро, не теряя времени, принял меры к тому, чтобы встретиться со своим противником.

— Знаю я эту птичку! — мрачно заявил он. — За ним надо в оба смотреть, а то он, того и гляди, получит повышение через головы других, гораздо более достойных. У него на это особый дар.

Поединок состоялся в Силезии. И если на этот раз дело не было доведено до конца, то, во всяком случае, оно дошло до крайних пределов. Дрались они на кавалерийских саблях, и ловкость, мастерство, мужество и решимость, проявленные противниками, вызвали восхищение присутствующих. Рассказы об этом ходили по обе стороны Дуная, вплоть до гарнизонов, стоявших в Граце и Лайбахе. Противники семь раз скрещивали сабли. Оба нанесли друг другу множество ран, оба обливались кровью. И оба после каждого тура в смертельной ненависти отказывались прекратить поединок. Такая непримиримость со стороны капитана д’Юбера объяснялась его естественным желанием покончить раз навсегда с этой неотвязной чепухой, а со стороны капитана Феро — неистовым возбуждением его драчливых инстинктов и бешеной яростью уязвленного тщеславия. Наконец, когда они оба, взлохмаченные, в изодранных в клочья сорочках, покрытые кровью и грязью, уже едва держались на ногах, их силой оттащили друг от друга восхищенные и потрясенные ужасом секунданты. Потом, когда секундантов со всех сторон осаждали жадными расспросами, они отвечали, что не могли допустить, чтобы эта резня продолжалась до бесконечности. Когда им задавали вопросы, покончено ли наконец с этой ссорой, они с убеждением говорили, что эта ссора окончится только тогда, когда один из противников свалится бездыханным трупом.

Вся эта необыкновенная история передавалась из одного полка в другой и проникла даже в самые незначительные отряды, разбросанные между Рейном и Савой. В венских кафе единодушно высказывалось мнение, сложившееся из кое-каких несомненных данных, что противники будут в состоянии встретиться через три недели. И уж на этот раз их поединок будет представлять собой нечто совершенно из ряда вон выходящее.

Эти ожидания оказались напрасными, так как по обстоятельствам военной службы пути обоих офицеров разошлись. Никакого официального вмешательства в их ссору на этот раз не было. Она стала теперь достоянием армии, и не так-то просто было в это вмешаться. Однако вся эта история с дуэлью или, скорее, неутомимое упорство дуэлянтов в какой-то мере препятствовало их продвижению по службе. Ибо они все еще были капитанами, когда судьба свела их во время войны с Пруссией. Переброшенные после Иены на север с армией под командованием маршала Бернадотта — принца Понте-Корво, они одновременно вошли в Любек.

Уже после того как они прочно расположились в этом городе, капитан Феро улучил время подумать, как ему надлежит поступить в связи с тем, что капитан д’Юбер получил новое назначение и состоял теперь в качестве третьего адъютанта при особе маршала. Он размышлял об этом чуть ли не всю ночь, а утром позвал двух преданных ему приятелей.

— Я все это обдумал, — сказал он, глядя на них утомленными, налитыми кровью глазами, — я вижу, что мне прямо-таки необходимо избавиться от этого интригана. Вот теперь он ухитрился примазаться к личному штабу маршала. Это прямой вызов мне. Я не могу допустить такого положения, при котором мне каждую минуту может грозить неприятность получить через него любой приказ. Да еще черт знает какой! Я уже испытал это однажды, с меня довольно. Он это прекрасно поймет, не беспокойтесь. Больше я вам ничего не могу сказать. Вы теперь знаете, как поступить.

Поединок состоялся в окрестностях города Любека, на весьма открытом участке, который был заботливо выбран, дабы удовлетворить единодушное желание кавалерийского полка, чтобы на этот раз противники встретились верхами на конях. В конце концов ведь эта дуэль является достоянием кавалерии, и драться все время как пехотинцам — это значит в какой-то мере высказывать пренебрежение к собственному роду оружия. Когда секунданты, несколько опешившие от такого неслыханного предложения, довели условия дуэли до сведения своих принципалов, капитан Феро ухватился за эту мысль с радостью. По каким-то тайным причинам, связанным, несомненно, с его душевными качествами, он считал себя неуязвимым в седле. Оставшись один у себя в комнате, он потирал руки и, ликуя, приговаривал:

— Ага, мой штабной красавчик, мой душка-офицерик, вот ты мне когда попался!

Капитан д’Юбер, в свою очередь выслушав секундантов, некоторое время внимательно смотрел на своих друзей, затем пожал плечами. Эта история бессмысленно, бесконечно отравляла ему существование. Одной нелепостью больше или меньше в этой канители — для него не имело значения. Ему вообще претила всякая нелепость. Но со свойственной ему учтивостью, он только чуть-чуть иронически улыбнулся и ответил спокойным голосом:

— Ну что ж, это до некоторой степени внесет какое-то разнообразие в нашу затянувшуюся дуэль.

Оставшись один, он подошел к столу, сел и обхватил голову руками. Он не щадил себя последнее время. А маршал не давал своим адъютантам ни отдыху, ни сроку. Последние три недели этих походов при отвратительном ненастье подточили его здоровье. Когда он переутомлялся, зажившая рана в боку давала себя чувствовать, и это болезненное ощущение действовало на него угнетающе. "И все из-за этого животного!" — с горечью думал он.

Накануне он получил письмо из дому, где ему сообщали, что его единственная сестра выходит замуж. Он подумал, что с тех пор как он уехал из дому в гарнизонные войска в Страсбург (ей было девятнадцать, а ему двадцать шесть), он видел ее урывками всего только два раза. Они были очень дружны и всегда поверяли друг другу свои тайны. А теперь ее отдадут какому-то человеку, которого он, д’Юбер, не знает, и пусть это будет превосходный человек, но разве он может быть хоть сколько-нибудь достойным ее? Он, д’Юбер, никогда больше не увидит свою прежнюю Леони. Какая она была умница! Вот уж дельная головка! И сколько такта! Конечно, она сумеет прибрать к рукам этого своего супруга. Он не сомневался в том, что она будет счастлива, но чувствовал, что он уже теперь не будет занимать первое место в ее мыслях, как это было всегда с тех пор, как она начала говорить. Охваченный воспоминаниями о своем невозвратимом детстве, капитан д’Юбер, третий адъютант принца Понте-Корво, погрузился в печальные размышления.

Он отложил поздравительное письмо, которое начал было писать без всякого воодушевления, просто из чувства долга, взял чистый лист бумаги и написал на нем следующие слова: "Это моя последняя воля и мое завещание". Глядя на эти слова, он грустно задумался. Предчувствие, что он никогда не увидит тех мест, где протекало его детство, давило его, как камень, и возмущало обычное спокойствие его духа. Он вскочил, отпихнул стул, зевнул, как бы в доказательство того, что не верит ни в какие предчувствия, бросился на кровать и заснул. Во сне он время от времени вздрагивал, но спал не просыпаясь.

Утром он отправился верхом за город в сопровождении своих секундантов и, разговаривая о том, о сем, поглядывал с напускным равнодушием направо и налево — на глубокий утренний туман, окутывавший ровные зеленые поля, обнесенные изгородью. Перескочив через ров, он увидел вдалеке смутные силуэты всадников, которые неясными рядами вырисовывались в тумане. "Мы, похоже, будем драться на виду у галерки", — с горечью подумал он.

Секунданты его были сильно озабочены состоянием атмосферы. Но вот бледное, чахлое солнце выглянуло из сплошного тумана, и капитан д’Юбер различил вдалеке трех всадников, отделившихся от остальных. Это был капитан Феро с секундантами. Он вытащил саблю из ножен и попробовал, крепко ли она держится на темляке.

Секунданты, съехавшись тесной группой, так что морды их лошадей сблизились, теперь легкой рысью отъехали в разные стороны, оставив между противниками широкое чистое поле. Капитан д’Юбер смотрел на бледное солнце, на угрюмые поля, и нелепость неминуемой битвы приводила его в отчаяние. С дальнего конца поля зычный голос мерно выкликнул команду: