– Монтаг, выбирайтесь оттуда! – сказал Фабер.
Монтаг прислушался.
Битти с такой силой ударил его по голове, что Монтага отбросило на несколько шагов. Зеленая пуля, в которой продолжал шептать и кричать голос Фабера, упала на тротуар. Ухмыляясь, Битти схватил ее и наполовину вставил себе в ухо.
До Монтага донесся далекий голос:
– Монтаг, вы в порядке?
Битти выключил зеленую пулю и сунул ее в карман.
– Ну-ну… Значит, здесь кроется нечто большее, чем я думал. Я видел, как ты наклонял голову, прислушиваясь к чему-то. Поначалу я решил, что у тебя там «ракушка», но потом, когда ты внезапно поумнел, я призадумался. Мы еще проследим, куда ведет эта ниточка, и примерно накажем твоего дружка.
– Нет! – выкрикнул Монтаг.
Он крутанул предохранитель огнемета. Битти мгновенно перевел взгляд на пальцы Монтага, и глаза его слегка расширились. Монтаг увидел в них удивление и сам взглянул на свои руки, пытаясь разобрать, что же еще они выкинули на этот раз. Позднее, обдумывая случившееся, он так и не смог понять, что именно – то ли сами руки, то ли реакция на них Битти – дало тот последний толчок, который привел к убийству. Последний рокочущий гром лавины обрушился на него, камни ударили по ушам, но больше ничего не задели.
Битти улыбнулся самой своей очаровательной улыбкой.
– Ну что же, это один из способов овладеть аудиторией. Если нацелить на человека ствол, можно заставить его выслушать любую речь. Ладно, давай сюда свою речь. Что у нас на этот раз? Почему бы тебе не изрыгнуть на меня Шекспира, сноб недотепистый? «Мне не страшны твои угрозы, Кассий/ Вооружен я доблестью так крепко/ Что все они, как легкий ветер, мимо/ Проносятся»[31]. Ну как? Смелее, ты, беллетрист второсортный, спускай наконец курок!
И Битти сделал один шажок по направлению к Монтагу.
– Мы никогда не жгли
– Дай эту штуку сюда, Гай, – сказал Битти с застывшей улыбкой. И стал вопящей вспышкой, скачущим врастопырку, что-то тараторящим манекеном, в котором не осталось ничего человеческого, ничего узнаваемого, только корчащееся пламя на газоне, в том месте, куда Монтаг выпалил долгую пульсирующую струю жидкого огня. И было шипение, словно кто-то, набрав полный рот слюны, плюнул на раскаленную докрасна плиту, и было бульканье, и пошла пена, как если бы чудовищную черную улитку обсыпали солью, отчего началось ужасное разжижение и кипение желтых пузырей. Монтаг зажмурился, он кричал, кричал, кричал и все силился дотянуться руками до ушей, чтобы, заткнув их, отсечь страшный звук, а Битти бился и перекидывался, и переворачивался, и перекручивался на траве, пока наконец не свернулся, словно обугленная восковая кукла, и не затих.
Двое других пожарных стояли совершенно недвижно.
Монтаг уже давно сдерживал в себе дурноту, поэтому у него хватило сил нацелить на них огнемет.
– Повернитесь!
Они повернулись; на лицах струи пота, цвет серый, как у мяса, припущенного на огне. Монтаг ударил их по головам, сшиб каски, пожарные повалились друг на друга и, упав, больше не шевелились.
Как будто лист слетел, осенний, одинокий.
Монтаг обернулся, пред ним была Механическая Гончая.