Лавиния поддерживала Франсин, а полиция рыскала в трескучей траве, карманные фонарики шарили вокруг, голоса смешались, дело близилось к половине девятого.
– Как в декабре. Мне нужен свитер, – сказала Франсин с закрытыми глазами, уткнувшись в Лавинию.
Полицейский сказал:
– Пожалуй, вам можно идти по домам, дамы. Зайдите завтра в участок, мы бы хотели немного вас порасспросить.
Лавиния и Франсин удалились от полиции и от савана поверх утонченного существа на траве оврага.
Лавиния чувствовала, как громко стучит ее сердце, и ее тоже сковал февральский холод. На ее теле внезапно возникли хлопья снега, луна омывала ее хрупкие пальцы, отчего они стали еще бледнее, и она вспомнила, что говорила, пока Франсин рыдала, прижавшись к ней.
Издалека послышался голос:
– Вас проводить, дамы?
– Нет, мы справимся, – сказала Лавиния кому-то невидимому, и они зашагали дальше.
Они шли сквозь шуршащий и сопящий, шепчущий и щелкающий овраг, а мирок расследования, оставшийся за их спиной, уменьшался в размерах, гасли отсветы и голоса.
– Никогда раньше не видела трупов, – сказала Франсин.
Лавиния изучила свои наручные часики, словно они находились за тысячу миль и ее запястье отросло на невозможно большое расстояние.
– Еще только половина девятого. Возьмем с собой Элен и успеем на сеанс.
– Сеанс! – содрогнулась Франсин.
– Именно это нам сейчас нужно – все забыть. Незачем это помнить. Если пойдем домой, то запомним. А мы пойдем в кино, как ни в чем не бывало!
– Лавиния, ты в своем уме?!
– Как никогда в своей жизни. Нам нужно сейчас посмеяться и развеяться.
– Но Элизабет, там… твоя подруга, моя подруга…
– Мы ей ничем не поможем; мы можем помочь только самим себе. Идем же.
Они стали подниматься по склону оврага в темноте, по каменистой тропе. И вдруг на ней, преграждая им путь, стоя неподвижно на одном месте и не замечая их, оказался Дуглас Сполдинг, смотрящий вниз на пляску огоньков и тело, прислушиваясь к начальственным возгласам.