«Давным-давно, – думала она, – мне снился сладкий сон, а когда меня разбудили, оказалось, что в тот день я родилась на свет. А теперь? Что же теперь?»
Она перенеслась мыслями в прошлое.
«На чем я остановилась? – думала она. – Девяносто лет… как же вернуться в тот ускользнувший сон?»
Она выпростала свою хрупкую ручку.
– Так… Да, именно так.
Она улыбнулась. Утопая в теплой снежной дюне, она прижалась щекой к подушке. Так-то лучше. Вот теперь он явился ей, вырисовываясь в памяти, спокойно и безмятежно, как морские волны, накатывающие на бесконечный, сам себя омолаживающий берег. Теперь она позволила стародавнему сну прикоснуться к ней, оторвать от снега и увлечь за собой прочь от забытой кровати.
«Внизу, – думала она, – начищают серебро, шуруют в подвале, вытирают в комнатах пыль».
Со всего дома доносились звуки жизни.
– Все в порядке, – прошептала она. – Ко всему можно привыкнуть в этой жизни, к этому тоже.
И море ее унесло.
XXVII
– Привидение! – вскрикнул Том.
– Нет, – ответил голос. – Всего лишь я.
В темную спальню, насыщенную ароматом яблок, лился призрачный свет. Могло померещиться, будто в воздухе висит литровая стеклянная банка и мерцает бесчисленными световыми хлопьями сумеречных оттенков. В этом белесом освещении глаза Дугласа священнодейственно горели бледным огнем. Он настолько загорел, что лицо и руки слились с темнотой, и его ночная сорочка казалась бесплотным призраком.
– Это ж надо! – прошипел Том. – Десятка два-три светлячков!
– Тссс, тихо!
– Зачем тебе столько?
– Нас ведь застукали ночью за чтением с фонариками под одеялом? А старую банку со светлячками никто не заподозрит. Родители подумают, ночной музей.
– Дуг, ты гений!
Но Дуг не ответил. С очень серьезным видом он водрузил мигающий светильник на ночной столик, взял карандаш и принялся что-то писать в блокноте крупными буквами и длинными строчками. При свечении то вспыхивающих, то угасающих, то вспыхивающих, то угасающих светляков его глаза мерцали тремя десятками бледно-зеленых точек, и он писал заглавными буквами десять минут, двадцать минут, выстраивал и перестраивал, писал и переписывал факты, поспешно собранные им за лето. Том наблюдал, завороженный крошечным костерком из насекомых, прыгающих и сворачивающихся в банке, пока не замер во сне на локте, а Дуглас продолжал записывать. Все это он подытожил на последней странице.