И протянул тарелку сквозь теплый воздух прямо в руки Квотермейну.
Сначала старик и пальцем не пошевелил. Потом будто бы проснулся и удивленно принял тарелку. Это подношение озадачило его сверх всякой меры.
– Благодарю, – сказал он, только очень тихо, никто даже не услышал.
Его губы тронули кусочек белого марципана.
Все замерли.
– Рехнулся, Дуг? – зашипел Бо, оттаскивая Дуга от коляски. – Спятил? У нас что сегодня, День примирения? Хочешь, чтоб с тебя эполеты сорвали – только скажи. С какой радости потчевать этого старого хрена?
«А с такой, – подумал Дуглас, но не сказал вслух, – с такой радости, что… что я уловил, как он
Глава 31
Проиграл, думал Квотермейн. Эту партию я проиграл. Шах. Мат.
Под умирающим предзакатным солнцем Блик толкал перед собой его инвалидное кресло, будто тачку с корзиной урюка. На глаза наворачивались слезы, и Квотермейн ругал себя за это последними словами.
– Господи! – воскликнул он. – Что же это было?
Блик ответил, что и сам не уверен: с одной стороны, серьезное поражение, но с другой – маленькая победа.
– Ты что, издеваешься – «маленькая победа»?! – рявкнул Квотермейн.
– Ладно, ладно, – сказал Блик. – Больше не буду.
– Ни с того ни с сего, – разволновался Квотермейн, – с размаху мальчишке…
Тут ему пришлось сделать паузу, чтобы справиться с удушьем.
– … по физиономии, – продолжил он. – Прямо по физиономии. – Квотермейн касался пальцами губ, точно вытаскивая из себя слова. Он тогда ясно увидел: из мальчишеских глаз, как из открытой двери, выглядывал он сам. – А я-то при чем?
Блик не отвечал; он по-прежнему вез Квотермейна через блики и тени.
Квотермейн даже не пытался самостоятельно крутить колеса своего инвалидного кресла. Сгорбившись, он неотрывно смотрел туда, где заканчивались проплывающие мимо деревья и белесая река тротуара.
– Нет, в самом деле, что стряслось?