И вот — приплыли.
В переходе со станции метро «Театральная» (б. «Площадь Свердлова») на станцию «Охотный Ряд» (б. «Проспект Маркса») сидит с гармошкой девочка лет шести-семи и звонким, чистым — чуть не сказал: «пионерским» — голоском поет похабные частушки. Над нею возвышается дебелая тетка, больше которой в Москве был только памятник Дзержинскому, и собирает с народа деньги за искусство. Деньги дают.
…Собственно говоря, бога нет уже давно, но что все дозволено, люмпен раскусил лишь в новейшие времена. Раньше его смущала милиция. Песок, как говаривал один персонаж у О"Генри, неважная замена овсу, и все-таки страх перед участковым несколько сдерживал в отсутствие страха божьего.
Теперь, когда отечественный «мент» окончательно перешел на хозрасчет и самофинансирование, бытовой люмпен расцвел вешним цветом. Потому что чего там, в самом-то деле… Все свои. Как говорил, снимая штаны при посторонней даме, чеховский помещик Грябов: «Это, брат, ей не Англия!»
С подобной десакрализации бытовой морали начинался, наверное, упадок Римской империи. Точнее, тут-то он и стал вдруг очевиден. Вчера трепетали за гектар до Капитолия, сегодня впервые безнаказанно вошли под фронтон, а завтра, глядишь, пишут гадости на колоннах и мочатся со ступенек…
Причем — это уже моя личная гипотеза — делали все это никакие не варвары, а вчерашние законопослушные римские плебеи, в одночасье узнавшие, что последние двенадцать цезарей были сволочами один хуже другого, а тринадцатого вроде как не будет вовсе… Вот и решили посильно отметить наступившую свободу. Сенаторы уже давно торговали Римом в особо крупных размерах, легионеры понанимались к гуннам и слиняли на окраины империи бороться за ихнюю независимость… Остановить одичание Вечного города было некому. Да и нечему.
Не хочется о грустном, но Аттила пришел туда фактически как свой к своим. Он быстро восстановил дисциплину и приподнял производительность труда. И благодарные горожане ботали на своей новой фене, от которой Цицерона разбил бы на месте паралич, что, мол, этот с низеньким лбом хоть и суров, но по-своему, по-варварски, справедлив. И потом: с нами, с римлянами (говорили они), по-другому нельзя…
И, возможно, были правы.
Это я к тому, что, когда в ресторан Дома актера входит, встречая молчаливое понимание, детина в тренировочных штанах и кроссовках на босу ногу, из этого ресторана надо уходить.
Борьба с Пышками
В ночь на четверг они объявили войну проституции в Москве, но никого не нашли. «Ни одной единицы», как выразился один гуманитарный сержант в телевизоре.
— Как же так? — удивился корреспондент, в предыдущие ночи легко и в великом множестве находивший тружениц пола вдоль Садового кольца.
— Наверное, кто-то их предупредил, — подумав, осторожно предположил сержант.
Он далеко пойдет с его дедуктивным методом.
Щас обуемся и пойдем искать врага, пробравшегося в ряды наших жегловых-шараповых.
А лучше поедем — вот на этой на патрульной машине, которая каждый вечер сто пятнадцать раз проезжает мимо женских табунов в подворотнях, а на сто шестнадцатый заезжает туда и везет девушек в отделение милиции на «субботник».
Недавно такой «субботник» хотели устроить одной моей знакомой: у нее муж иностранец, так она расслабилась, забыла, где находится, и вышла вечером на улицу столицы нашей Родины — хорошо одетая и без паспорта. Ну, ее и забрали в восемьдесят восьмое отделение милиции, посадили в т. н. «обезьянник» (клетку для задержанных) и полночи убеждали не строить из себя целку и поработать на коллектив.
Позвонить домой не дали (не в Америке живем), и муж полночи разыскивал жену по моргам и больницам. Он не знал, что она, проститутка, сидит в двух шагах от него, в отделении милиции, и как последняя блядь отказывает стражам порядка.
Правда, это была ночь не на четверг, потому что в ночь на четверг они с проституцией борются — только у них никак не получается, потому что этих самых бабочек все время кто-то предупреждает.
Как бы нам все-таки поймать его, перерожденца?
ebooksa