СЕЛЕЗНЕВ. И все имение тоже возьмем на себя!
ЖИРИНОВСКИЙ. Всё перепишем на себя, вообще всё, лохов нет!
ГЕРАЩЕНКО. Проценты по долгам дикие…
ЖИРИНОВСКИЙ. Я сам дикий, однозначно, не надо меня пугать!
ЗЮГАНОВ. А долги спишем на папашу.
ГЕРАЩЕНКО. Как скажете. Мое дело — посчитать.
СЕЛЕЗНЕВ. В общем, вот вам, барин, заключение консилиума: вы гений, но очень тяжелый. Пишите отвальную — и идемте пешком на станцию Астапово. Все прогрессивное человечество уже там. Би-би-си, Си-эн-эн, Сергей Доренко. Идемте. И лучше добровольно, это я вам как врач говорю…
ЕЛЬЦИН. Я, значит, сразу вам честно хочу сказать: ничего этого не будет, зачем вы пришли. Силой меня не сдвинуть, потому что я — глыба. Я такой матерый человечище, что даже сам удивляюсь!
6.
ЕЛЬЦИН
ЗЮГАНОВ. Знаем мы ваши сочинения! Богохульство одно. Правильно вас анафеме-то предавали. Надо же додуматься — писать про смерть этого… не помню, как звали… Ильича! Ильич бессмертен!
СЕЛЕЗНЕВ. Медицинский факт.
ЕЛЬЦИН. Я глыба!
ЖИРИНОВСКИЙ. Да-да, конечно. А я Наполеон.
ЕЛЬЦИН. Я писатель! Записки этого… не маркера… Президента!
ЛУЖКОВ. А что? И напишу!
ЖИРИНОВСКИЙ. Севастопольские рассказы, однозначно! Круглый год.