Басни

Однажды Мышь летучая и Утка, Увидевши, что вовсе жизнь не шутка, И придорожный Куст с собою прихватив (Он также был не очень-то счастлив), Чтоб сообща дела свои поправить Торговлею, в союз вошли, Конторы, факторов, агентов завели. Сначала все у них как бы по маслу шло, И состояние они могли б себе составить; Но на беду их как-то занесло В места опасные: овраги, буераки, Где не пролезть бы и собаке, И их товар в Аид попал, Иль, попросту сказать, пропал. Но о своих делах, чтоб не терять кредита, Купцы должны молчать, хоть и ворчат сердито: Расчет ли им свои убытки разглашать? Так и компания, Мышь, Утка, Куст, сначала О проторях своих таинственно молчала. Но кредиторы с них молчания печать Сорвали: вдруг, откуда ни возьмися, Повестки в суд им понеслися. Зовут… Пожалуйте!.. Проценты и должок!.. Осада у дверей с утра до поздней ночи, Не стало бедным просто мочи… Куда деваться им?.. Стал под водой нырок Искать, не там ли их загублены товары; Шныряет Мышь в подвалы и в амбары; А Куст листвой прохожим шелестит, Прося сказать, где их товар сокрыт. А чуть домой они — там полицейский Уж тут как тут… И был бы чистый им капут, Когда б от лютости житейской, Из той страны, где жизнь так нелегка, Они не задали дерка. Я знаю должников: они хоть не похожи На Мышь летучую, на Утку и на Куст, Хотя они придворные, вельможи, Но их карман так безнадежно пуст, Что, от своих спасаясь кредиторов, Они не брезгают и щелями заборов. Н. Позняков

Заимствована из басен Эзопа.

221. Ссора Собак с Кошками и Кошек с Мышами

(La querelle des Chiens et des Chats, et celle des Chats et des Souris)

Вражда всегда царила во вселенной, Тому примеров — тьма кругом. Стихии, подтвержденье в том, Враждуют вечно, неизменно. Но, кроме них, земные все творенья Ведут борьбу. Среди людей, Из поколенья в поколенье, Вражда все яростный и злей. Когда-то в общем помещеньи Собрали Кошек и Собак. Ни ссор, ни ругани, ни драк Меж ними не было. Уменье Хозяин дома проявил: Он время все распределил Для сна, еды, гулянья и забав, А для порядка и расправ Он пригрозил кнутом побить в любую пору За всякую пустую ссору. И вот, не зная ссор и драк, Сплотилася семья из Кошек и Собак. Примером дружба их была для всех кругом, Но скоро кончилась она великим злом. Никто не знает, что причиной ссоры было: Кусок ли лакомый иль пара бранных слов (Был слух, причиной послужило Внимание ко псам во время их родов); Какая б ни была причина, ссора эта Поссорила полсвета. Кто защищал Собак, кто Кошек, и скандал Поднял на ноги весь квартал. Юристы, вспомнивши хозяина уставы, Решили, что все Кошки правы И что Собак должно арестовать. Тут в споре бросились устав искать. Устава нет как нет, Пропал его и след. И вдруг узнали, что устав Исчез, мышей добычей став. Другое дело заварилось: Мышам объявлена война, И масса Кошек устремилась В амбары, ярости полна. Ловки, хитры и злы, мышей они ловили И беспощадно всех душили. Начну теперь опять сначала. Под небесами не бывало, Чтобы живая тварь, на суше иль в воде, Не знала бы врага. Вражда царит везде. Борьба без отдыха. Закон природы в том; Причины этому — нам не понять умом. Все хорошо, что сделал Бог, — я знаю, А больше ничего не понимаю. Да знаю я, что часто, спором вздорным Начатая, вражда кончается грозой… О люди! вас и в возрасте преклонном, Не худо поучать спасительной лозой!.. А. Зарин

Заимствована из изданного в 1546 г. Haudent"ом собрания Эзоповых басен под заглавием: "Война собак, кошек и мышей"; в действительности басня не находится среди басен Эзопа.

222. Волк и Лиса

(Le Loup et le Renard)

Любой из нас судьбу клянет, Как будто лучшей он достоин; Хотел бы воином быть тот, К кому питает зависть воин. Хотелось волком быть Лисе, Как говорят; а может статься, И волки жаждут, хоть не все, С овцами долей поменяться. Но странно: принц, восьми лишь лет, Для басни этот взял сюжет И в прозе выразил так ясно, Как я в стихах, седой поэт, Пытался б выразить напрасно. Я на свирели басни той Здесь сделал перепев простой; Быть может, свет он позабавит, Но жду, что скоро мой герой Трубу поэта взять заставит. Пророком быть не мой удел; Но по звездам прочесть успел Я кое-что, — и полон веры, Что натворит он славных дел, И будут нам нужны Гомеры. А где же в наши дни их взять? Но чем сбивать читателей нам с толку, Не лучше ли рассказ начать? "Послушай, милый мой, — Лиса сказала Волку, Ты знаешь сам, что на обед Таскаю я себе добычу втихомолку, Которой хуже нет. Уж надоело есть мне петухов поджарых, Не вижу вкуса я и в курах старых. Сытнее во сто крат твоя еда, И безопасней промысел твой, право. Я вечно близ жилищ, — ты их бежишь всегда. Хотела б твоего изведать я труда… Товарищ! поучи меня. Поверь, что слава Нас ждет, и обо мне везде заговорят, Коль первой из лисиц барашка я добуду. Услуги же твоей вовек я не забуду". — Пойдем, — ответил Волк, — я очень рад. А так как у меня недавно умер брат, То волчью шкуру дать могу тебе я. Волк стал учить Лису: — Вот надо делать как, Чтобы от стада удалить собак. И в новой шкуре, рвеньем к делу пламенея, Лиса, учителя приняв за образец, Твердит его урок. Сначала вышло худо, Там, смотришь, лучше, лучше все, — покуда Не удалося все постичь ей наконец. Едва к концу пришло ученье, Навстречу ей идут прямехонько стада. Распространяя ужас и смятенье, Наш новый Волк бежит туда… Так точно страх нагнал на город осажденный Патрокл, в Ахилловы доспехи облеченный: Все — от детей и жен до стариков Искать спасенья к храму устремилось. Казалось, что десятков пять волков Пред блеющим народом появилось. К деревне все бегут — псы, стадо и пастух, Оставивши в залог одну овцу; воровка Уже схватить ее успела ловко, Как вдруг невдалеке запел петух. И с увлечением невольным Наш ученик Бежит на петушиный крик, Расставшись с платьем школьным, Забыв учителя, забыв его урок. Хотя надеть личину и не трудно, Но есть ли в этом прок? Мечтать переменить природу — безрассудно: Лишь стоит случаю прийти, И мы по прежнему направимся пути. Принц! вашему уму, которому едва ли Найдется равный где, обязан всем поэт: От вас заимствовал не только он сюжет, Но все — от диалога до морали. Н. Юрьин

Сюжет басни находится в "темах" герцога Бургундского (прим. к б. 217).

223. Рак и его Сын

(L"Écrivesse et son Fils)

Нередко, наподобье рака, Мудрец иной Назад все пятится; и к цели он, однако, Подходит… повернувшись к ней спиной. Не так ли и матросы в гавань входят? И так же многие, чтоб скрыть свой план, Противника искусно вводят В обман И устремляют взор притворно Не к цели, что они преследуют упорно, А к стороне другой. Предмет сей басни мал, а велико вступленье; Но применить его могу я, без сомненья, К тому, кто, как герой, Наполнив мир своих деяний славой, Один расстроить мог союз стоглавый. Лелеет ли какой он замысел иль нет, Сначала тайна то, а после ряд побед. Нельзя проникнуть в то, что он таит глубоко, Так точно, как нельзя веленьям рока Наперекор идти: Он, как поток, все сносит по пути; Юпитер сто богов осилить может сразу. Людовик и Судьба, в согласьи меж собой, Увлечь способны мир. Но перейдем к рассказу. Рак Сыну сделал раз упрек такой: — Как ходишь ты! Творец! Неужто ровным ходом Ходить бы ты не мог? — А сам ты ходишь как? — в ответ ему Сынок. И как мне быть в семье своей уродом? Коль криво ходят все в моем роду, Так как же прямо я один пойду? Он прав, конечно: видим мы повсюду Домашнего примера силу. Знать, таков Закон; он и к добру ведет, и к худу, Плодит и умников, и дураков (Последних больше, к сожаленью). Теперь, когда вернуться ко вступленью Приходится вторично мне, Скажу, что поворачиванье тыла, Полезно, — особливо на войне; Но надо, чтоб оно, конечно, кстати было. Н. Юрьин

Из басен Эзопа и Автония (прим. к б. 137). Басню отдаленно перевел на русский язык Сумароков ("Два Рака"). От замены Дочери Рака Сыном, более отвечающей характеру русской жизни, смысл басни нисколько не страдает.

224. Орел и Сорока

(L"Aigle et la Pie)

Пространств воздушных царь, для отдыха избрав Равнину, направлялся к ней, а недалёко Летела также и Сорока. Меж ними и язык, и ум, и нрав, И даже одеянье — все различно. И вот столкнулися они лицом к лицу. Сорока к своему концу Уже готовилась; Орел же — тот, отлично, Как видно, пообедавши, был сыт, И успокоить он бедняжечку спешит. "Отправимся, — он говорит ей, — вместе; Мне будет веселей с тобой вдвоем. Коль скоро царь богов со скукою знаком, Хоть он царит над миром, то по чести Тебе скажу, Могу скучать и я: ведь я ему служу. Ты можешь говорить со мною смело". Сорока принялась судить и вкривь, и вкось, О том и о другом, — о всем, о чем умела. Развязней быть едва ли б удалось И болтуну Горация, который Речь обо всем вести готов был на авось. Она Орлу отчет представить скорый Согласна обо всем: Повсюду прыгая, своим разнюхать носом Она могла бы все, чтобы потом К Орлу пожаловать с доносом. Но на нее с презреньем посмотрев, Орел, едва сдержавши гнев, Сказал ей: "Сплетница! оставь меня в покое! Не надобно для моего двора Создание болтливое такое: В таких, как ты, не вижу я добра". Сорока прочь летит, — она и тем довольна. Не так-то просто жить поблизости к богам; Хоть честь и велика, но достается больно Порою сплетникам, лгунам, клеветникам. Тот, кто под видом кротким и приветным В душе скрывает злость, там нелюбим никем. А все же там, как и сорокам, всем Не худо платьем запастись двухцветным. Н. Юрьин

Из сборника Абстемия (прим. к б. 24).

225. Король, Коршун и Охотник

(Le Roi, le Milan et le Chausseur)

Принцу Конти

Безмерна доброта богов! и вот они Хотят, чтоб и царям была она сродни. Из прав царей всего завидней — снисхожденье, А не простор и власть свое насытить мщенье. Так думаете, принц, и вы. Родившись, гнев Угаснуть тотчас же у вас имеет свойство. Ахилл был в гневе дик; осилить не сумев Порыв свой, меньше вас он выказал геройство: Героем зваться тот достоин из людей, Кто сеет, как во дни златого века, Добро вокруг себя. Мы в наши дни скромней: Лишь удержать от зла себя сумей, И славим мы уже такого человека. Но вы не таковы: вам смело по делам, Исполненным добра, воздвигнуть можно б храм. Вас собирается воспеть на лире Сам Аполлон, страны высокой гражданин. Вас боги ждут в чертог свой: век один Предоставляется прожить вам в этом мире. Пусть Гименей весь век пребудет возле вас, Пусть радостей своих вам ниспошлет запас И будет жребий ваш от всех других отличен И только времени полетом ограничен. Принцесса, как и вы, достойна доли той: Свидетельствуюсь в том ее я красотой, В свидетели беру и качеств ряд чудесных, Которым, кажется, нигде подобных нет; Но эти качества, по воле сил небесных, Вас украшают с юных лет. Когда мы к ним еще Бурбонов ум добавим, То ясно станет всем, что тот, кого мы славим, Все, что должны мы чтить, сумел соединить Со всем, что надобно любить. Но перед славных дел и качеств вереницей Смолкая, я хочу к рассказу приступить О том, что сделано одною хищной птицей. Однажды в вековом гнезде Поймал Охотник Коршуна живого; А так как редки Коршуны везде, То случая удобного такого Не упустил Охотник: поскорей Бежит он к Королю и в дар подносит птицу. Тогда, коль нам не небылицу, А правду повествуют в басне сей, Вдруг Коршун, вырвавшись, со злобой Вцепился в королевский нос. "Как? был задет король?" — Да, собственной особой! "Так, значит, — зададут вопрос, Без скипетра он был и без короны?" Не все ль равно? К чему вопрос пустой? Ведь королевский нос был принят за простой. Пытаться передать придворных крики, стоны И воздыхания — напрасный был бы труд. Остался лишь Король один спокоен: Шум неуместен был бы тут И Короля, конечно, недостоин. А птица все сидит; ни на единый миг Никто ее отлет не мог ускорить. Хозяин в ужасе, он поднимает крик, То манит, то грозит — что толку с птицей спорить? Могло случиться так, что прочь Проклятое созданье это Не пожелало б улететь и до рассвета И на носу провесть собралось бы всю ночь. Казалось, от помех в нем разрасталась злоба. Но вот оставило оно, однако, нос. Король сказал: "Пускай уходят с миром оба, И Коршун, да и тот, кто мне его принес. Ведь кстати ли, некстати ль, Из них свою исполнил каждый роль, Как Коршун, — этот, тот, — как леса обитатель. А я… я должен знать, как действует Король, И избавляю их от наказанья. Двор в восхищении, и Короля ответ Все хвалят как пример, достойный подражанья, Хоть подражать ему у них охоты нет. И королей нашлось бы верно мало, Которых бы такой пример увлек. Так для Охотника опасность миновала. Он с птицей заслужить один могли упрек: Им было правило доныне незнакомо, Что близость к господам опасностей полна; Они среди зверей лесных лишь были дома. Что ж? разве так ужасна их вина? Пильпая вымыслу поверя, Прибавлю я еще на этот счет, Что дело было там, где Ганг течет. Там человек пролить не хочет крови зверя, И даже короли в них признают друзей. Кто скажет нам, — давно прошедшею порою Та птица хищная не осаждала ль Трою И не была ль в числе героев иль князей, Притом же, может быть, еще и самых знатных? А в будущее чей проникнет взор? Он может тем, чем был в веках он невозвратных, Стать вновь. Мы верим, как и Пифагор, Что суждено зверей нам принимать обличье: Стать коршуном иль голубком, И, человечье изменив на птичье, Обзавестись семьей воздушной и родством. Я об Охотнике рассказ еще иначе Слыхал; гласит он так: Сокольничий поймал раз Коршуна; удаче Нежданной радуясь, бедняк Подносит Королю диковинку такую: Подобный случай раз бывает в сотню лет, И средь сокольничих он зависти предмет. Придворных растолкав толпу густую, Охотник наш так рвеньем увлечен, Как никогда доселе не был он. Ведь он не просто дар принес, а совершенство, И уж возможного в сем мире ждал блаженства. Но птица, знать, была еще дика: Когтями крепкими, как будто бы из стали, Она хватает за нос бедняка. Он стал кричать; все хохотали, Король и двор; и как сдержать тут смех? Я б ни за что своей не уступил здесь части. Что папа может в смехе видеть грех, Не спорю. Но когда б Король лишен был власти Смеяться, то, на мой, конечно, взгляд, Быть счастлив мог бы он навряд. Смех даже и богам дает отраду, И, несмотря на множество забот, Юпитер, а за ним бессмертных весь народ, Смеялся, как гласит преданье, до упаду, Когда, хромая, пить поднес ему Вулкан. Разумно ли иль нет здесь боги поступали, Но кстати изменил я басни план, И если в баснях дело все в морали, То много ль из нее мы нового узнали? Ведь с древности до наших дней Всегда бывало больше, без сомненья, Глупцов сокольничих, чем королей, Которым было бы не чуждо снисхожденье. Н. Юрьин

Сам Лафонтен называет автором этой басни Пильпая, т. е. Бидпая (прим. к б. 140); но басня индийского мудреца, на которую он ссылается, имеет с ней мало общего. — Принц Людовик Франциск Конти (1664–1709), которому посвящена басня, был другом и покровителем Лафонтена.

226. Лисица, Мухи и Еж

(Le Renard, les Mouches et le Hérisson)

Раз хитрую и ловкую Лисицу, Лесных трущоб старинную жилицу, Охотник ранил. Та, спасаясь от беды, И в бегстве лишь ища себе защиты, Упала в грязь; на крови же следы К Лисе крылатые слетелись паразиты, Носящие у нас названье Мух. Свою судьбу клянет Лисица вслух: За что ей послано такое огорченье, Живою отданной быть Мухам на съеденье? "Как! мне их жертвой стать! Ведь из лесных зверей Я всех искусней и хитрей! Давно ли стала я таким желанным блюдом? И для чего мне дан мой хвост? Ужель он превратился чудом В тяжелый и ненужный мне нарост? Скорее сгинь, зверек презренный из презренных! Иль мало тварей есть ничтожных и смиренных? Зачем ты к ним не пристаешь?" Тут живший по соседству Еж (В моих стихах лицом является он новым) Лисице пожелал помочь; и вот Грозит он истребить прожорливый народ. — Ведь стоит иглам лишь работу дать ежовым, И плохо твоему достанется врагу. Охотно я тебе, соседка, помогу. — Ах, что ты! — говорит Лисица другу, Плохую ты окажешь мне услугу. Оставь их кончить свой обед: Они уж сыты все, — на смену им, другая, Еще прожорливей, могла б явиться стая. В таких созданьях недостатка нет, Влеченью жадности одной покорных; Мы средь чиновников их сыщем и придворных, Коль скоро, Аристотелю вослед, Мы применим смысл басни этой к людям. Особенно найдем их много мы, коль будем Искать в стране своей…. Их стая тем спокойней, чем сытей. Н. Юрьин

Басня заимствована из Риторики Аристотеля, который приписывает ее Эзопу.