Мне плевать!

— На счастье, — улыбается мама. — Иди. Проверь, кто там, а я приберусь.

Встаю, а у самой поджилки трясутся. Это же может быть соседка? Или кому-то что-то понадобилось? Выхожу из дома и машинально бросаю взгляд в щель под воротами. Колёса. Он приехал? Сердце бухает где-то у горла. От волнения ноги еле переставляются.

Рядом с колесом встаёт тонкая ножка в туфле. Не приехал. Волнение уступает место горечи. Не он. Как заворожённая смотрю на чьи-то лодыжки. Поправляю на себе безразмерную кофту. Стук повторяется, и я открываю дверь.

— Так вот ты какая, — у ворот стоит кудрявая русоволосая девушка. Она смотрит на меня своими пронзительными синими глазами. Мы изучаем друг друга всего несколько секунд, но они кажутся вечностью. Узкие чёрные джинсы, кожаная куртка и элегантные лодочки ни в какое сравнение не идут со спортивными штанами, старой футболкой и растянутой кофтой, в которых стою перед ней я. Мои волосы затянуты в небрежную култышку. Её кудряшки идеальными локонами спускаются ниже груди. — Лаура Аннабель Риверс, — протягивает она мне руку. Смотрю на её ладонь с изумлением. Риверс? Жена? Перевожу взгляд на лицо девушки. — Мне тоже не хотелось с тобой знакомиться. Даже ехать сюда не планировала, — практически на чистом русском говорит девушка. — Бабушка настояла. Ах. Ты же не понимаешь. Я — та самая неблагодарная, избалованная, ужасная, эгоистичная дочь Алекса Риверса, — словно припечатывает меня к земле каждым словом.

Дочь?

— Дочь, — подтверждает она ещё раз. — Может, пройдём в дом и поговорим?

Всё, что могу сейчас сделать — это кивнуть. Дочь. Она его ребёнок. Как так? Почему я не знала? Так в шоковом состоянии и иду в дом. Почему он не рассказал? Мысли вертятся по кругу и резко прерываются. Дура! Какая же я дура. Сбежала. Не поговорила. Не поверила.

— Кто там, милая? — Мамин голос доносится из зала.

— Здравствуйте, меня зовут Лора. Я — дочка Александра Риверса, — как ни в чём не бывало представляется юная особа. Теперь-то я понимаю, что ей и двадцати нет. Мама прикрывает рот ладошкой и с испугом смотрит на меня.

— У меня тоже шок, — отвечаю на её немой вопрос и присаживаюсь на диван.

— Сделаю нам всем чай, — именно от него нам всем станет легче. Да. Твою мать! А есть такой, который может отмотать время назад?

— Я помогу, — вскакиваю с места, чтобы сбежать хоть ненадолго от собственной неловкости.

— Обе придёте, когда поговорите, — отрезает мама и закрывает перед моим носом двери в кухню.

Мне приходится вернуться на место. Девушка устроилась в кресле и внимательно смотрит на меня. В её глазах замечаю слёзы.

— Что он нашёл в тебе? — Разрезает тишину тихим всхлипом. — Он всегда был только мой. Мой. Понимаешь? — Мне не надо никак реагировать. Она пришла высказаться. — А сейчас он со мной не разговаривает. Даже жить приходится у Эрика, потому что папа запретил селиться в гостиницу, но приставил его ко мне в качестве няньки. К себе не пускает. Замуровался в доме.

— Слышала, что он уезжает, — говорю с осторожностью. Не знаю, как она может отреагировать на мои слова.

— Вот и Эрик говорит, что он готовится к поездке к бабушке, а меня для него словно нет, — стирает слезинку, что скатывается по щеке, и смотрит в окно. Да, действительно похожи. Он так же смотрит, когда слишком зол или хочет сказать что-то важное. — Он не приехал ко мне на день рождения. Это был наш день. Сколько таких, как ты, я выжила из его жизни? — По её горькой усмешке понимаю, что много. — Он всегда выбирал меня! Мне было всего двенадцать, когда появилась ты, и он окончательно переселился в Россию. Я ненавидела тебя за наши редкие свидания. А когда он начал заводить интрижки и знакомить меня с его красивыми женщинами, тогда ненавидела тебя особенно сильно. Он был несчастлив, хоть они и были похожи на барби. Такие же красивые и пластиковые. Я помню, что одну такую он привёл познакомиться, потому что хотел на ней жениться. Тогда я поставила его перед выбором: либо я, либо она. Он даже не раздумывал. Выпроводил её из дома за считанные секунды. И снова стал моим заботливым папой. Теперь же я тебя ненавижу за то, что он из-за тебя не разговаривает со мной, — выдыхает девушка. Я молчу. Пусть выговорится. — Прости. Пожалуйста, прости меня, — смотрит слишком серьёзно, слишком пронзительно. Моё сердце выворачивает от её боли и надрыва в голосе. — Я так больше не могу. Он нужен мне, понимаешь? Я постараюсь не мешаться, но хочу обнимать его при встрече. Я же скучаю. Не забирай его совсем, — слёзы льются уже ручьём, и она шмыгает носом, но всё равно продолжает говорить. — Ему хорошо с тобой. Я вижу, что он чаще улыбается. Любит твоих девочек, как и меня. Это больно, но я постараюсь их принять. Обещаю. Только помоги с ним помириться. Любовь к дочери и любовь к женщине — это не одно и то же. И без тебя ему плохо. Я больше не могу видеть его таким. Он же как дикий раненый зверь, которого заперли в клетку. Ещё немного, и сдохнет от тоски и отчаяния, — мне тоже больно без него. — Прости. Это я виновата. Видела тебя и не сказала ему, хотела, чтобы он прилетел ко мне, чтобы всё было, как раньше. Так уже не будет…

Девушка замолкает и старается сильно не всхлипывать, но на вдохе захлёбывается, и её потряхивает от слёз.

— Тебе не за что извиняться, — аккуратно подсаживаюсь к ней на подлокотник кресла и осторожно поглаживаю по плечу. — Я тоже виновата. Поверила не ему. Не поговорила. Просто сбежала. Ты умнее меня. Даже приехала сюда, — грустно вздыхаю.

— Если бы… Меня бабушка в Россию отправила, — она наклоняется и утыкается мне в живот, словно котёнок, которого слишком долго не гладили и теперь он хочет наверстать упущенное, и я просто глажу её по волосам. — Сначала долго и нудно объясняла, что никто меня не разлюбил. Потом ругала за то, что я эгоистка. А перед вылетом сказала, что и на порог не пустит, пока с тобой не поговорю.