Неизбежный финал

Прокурор послушно выполняет то, что ему предлагают. Глаза его загораются, щеки розовеют. Он снова и снова ощупывает мундир Владу.

— Ну, товарищ прокурор, каково ваше мнение? Есть разница?

Представитель военной юстиции явно что-то обнаружил. Он обводит нас взглядом:

— Да… чувствую… что-то круглое… как монета… — Он продолжает изумленно сдавливать пальцами острые углы лацканов.

— Вот именно, — соглашается полковник и уточняет: — Чуть потоньше, чем монета… В обоих углах, верно?

— Да, да, в обоих!

Мы все по очереди прощупываем углы, сдавливаем их пальцами — сомнений нет: в каждом лацкане под петлицей спрятано что-то плоское, круглое.

— Найдется в этом доме какое-нибудь лезвие? — спрашивает полковник драматическим голосом. — Фэникэ, дорогой, поищи!

Я иду в ванную и возвращаюсь с лезвием. Полковнику Марешу снова предоставляется повод продемонстрировать ловкость рук: он надрезает лацкан не хуже заправского портного. Мы затаив дыхание следим за движениями его пальцев.

— Да-а, товарищи, — говорит он. — Все правильно. Смотрите, микрофоны. Миниатюрные микрофоны.

У меня перехватывает дыхание. Я на время как бы выпадаю из окружающего мира, хотя взгляд мой остается прикованным к двум черным «пуговицам», вынутым из лацканов кителя старшего лейтенанта Владу.

Из прострации меня выводит полковник Мареш:

— Продолжаем, товарищи! — Он охвачен какой-то грустной радостью. — В конце все впишем в протокол, а микрофоны вместе с мундиром отдадим экспертам. Пусть и они поработают.

Подавленный, я возвращаюсь к книжным полкам. По специальности я офицер контрразведки. Правда, всего лишь на уровне части. На многочисленных курсах я, конечно, знакомился с новейшими достижениями шпионской техники, однако и вообразить не мог, что в один далеко не прекрасный день мне представится случай столкнуться с чем-то в этом роде в моем собственном гарнизоне.

Три улики, три вещественных доказательства (судя по всему, между ними есть какая-то связь): открытка, высланная из ФРГ на имя Матея Диникэ, но находящаяся в доме военного, сберкнижка на предъявителя с кодом (откуда такая сумма у офицера, который недавно устраивал недешево ему стоившую свадьбу?) и, наконец, микрофоны.

Я с ожесточением перелистываю одну книгу за другой. Свидетели наблюдают за мной с удвоенным вниманием. Теперь я уже не могу не связать, как бы этому мысленно ни противился, побег Владу из гарнизона и из дому с предметами, найденными при обыске. Да, теперь уже вполне естественно и логично выглядит ночная попытка неизвестного проникнуть в квартиру Владу. Не приходится сомневаться, что он намеревался забрать мундир с микрофоном или сберкнижку, короче — было что забрать. Возможно, мы еще не все знаем. Был ли это сам Владу? Все во мне восстает против такой мысли. И вдруг я вспоминаю еще одно: «мерседес»! Этот таинственный «мерседес», о котором Владу подал мне рапорт еще летом 1979 года… Не была ли уже тогда поставлена ловушка на «одинокого летчика»? Не попался ли он уже тогда? Может, именно этим объясняется то, что он уже ничего больше не сообщал о «мерседесе»?

Пока идет обыск — а он растянулся больше чем на три часа, — мысли мои вращаются в замкнутом круге.

Что же мы имеем? Значит, наша часть в этот момент стоит перед фактом не только дезертирства, но и шпионажа?

По сигналу полковника Мареша мы переходим к составлению протокола. Это область действий прокурора. Он усаживается за столом в гостиной и принимается писать. Ничего нового мы не нашли. Ничего, кроме этих трех улик.

Шеф отзывает меня в сторону и, не вынимая изо рта дымящейся сигареты, шепотом говорит: