Неизбежный финал

— Спасибо, Ники. Уверен, что мы еще встретимся — здесь или в Румынии. Кстати, когда ты уезжаешь?

— Через пять дней. Еду поездом, ведь зимой летать рискованно. И потом, хочется проехаться в спальном вагоне, посидеть в вагоне-ресторане.

Майор Хемон сделал глоток, долго наблюдал, как тает в стакане лед, и, наконец, заговорил:

— У меня есть друг, он штатский… Маурициу Форст мне как брат. Когда я рассказал о тебе, о твоих злоключениях с паспортом, он захотел с тобой познакомиться, Поэтому я и спросил, когда ты уезжаешь. У него в Румынии кто-то есть, и он хотел попросить тебя…

Ники не дал майору договорить:

— Твой друг — теперь и мой друг. Не надо меня просить. Норок[1]! — неожиданно произнес он по-румынски и принялся описывать румынские обычаи.

Хемон запомнил слово и, подняв стакан, по слогам произнес:

— Но-рок!

Они выпили. Ники Удиштяну, желая еще раз подчеркнуть свою признательность, принялся рассказывать майору, что у румын есть песня, которая, по его мнению, выражает душу народа. Смысл ее можно передать так: если ты сделаешь мне добро, я отдам тебе одежду со своего плеча.

Майор Хемон рассмеялся и, показывая, что понял смысл песни, возразил:

— Мон шер ами, не думаю, что твоя одежда мне подойдет… Я повыше тебя да и…

— …постройнее, — рассмеялся и Удиштяну. — Придется сделать так, чтобы подошло. Норок!

— Но-рок! — повторил Хемон, радуясь, что запомнил это румынское слово.

НОВЫЕ СТРАДАНИЯ ФОТОРЕПОРТЕРА

— Ты сможешь поехать?

Гаврил Андроник слушал начальника, опустив голову. Но вопрос заставил его выпрямиться и посмотреть прямо в глаза главному редактору. Он понял, что его плохое настроение все относят на счет болезни.

— Товарищ полковник, раз есть приказ…

— Вот тебе на! — прервал его полковник. — Я говорю с тобой по-человечески, понимаешь? Если ты неважно себя чувствуешь, я найду выход… Для этого я и поставлен начальником. Ты меня понимаешь?

Обычно привычка главного редактора то и дело спрашивать «Ты меня понимаешь?», даже если вопрос этот не вязался со смыслом фразы, забавляла Андроника. Но сегодня он был слишком подавлен собственными переживаниями, чтобы позабавиться хотя бы в течение нескольких секунд. Правда, в какой-то момент он подумал, что найдет в себе достаточно сил, чтобы рассказать человеку, с которым его многие годы связывали товарищеские отношения, обо всем, что лежало камнем у него на душе, но вместо этого проговорил довольно бодрым тоном:

— Товарищ полковник, я здоров, так что…