Теперь, когда скромное семейное торжество осталось позади, и я снова осталась наедине с собой, мысли о нем вернулись, словно выползали из темных углов моей комнаты вслед за опустившейся мглой непроглядной ночи, заставляя меня натянуть одеяло до самого подбородка. И не выключать ночника.
3 глава
Снег становился все выше и выше, сковывая движения не только своим обжигающим холодом, но и белой пеленой, которая казалось такой пушистой и воздушной только на вид, а на деле же была словно болото, что тянуло на дно.
Пот струился по моей спине от натуги и попыток не утонуть в ворохе снега, но я шла упрямо только вперед.
Туда, куда не сунулся бы ни один здравомыслящий человек.
Особенно ночью.
Но другого шанса покинуть дом у меня не было.
А то место, что называли «черным лесом» одинаково страшило и темной ночью, и при ярком свете дня.
Много жутких слухов ходило об этой части леса, и я упорно отгоняла от себя все то, что лезло в голову сейчас, но получалось с трудом.
Перед глазами так и стояли обезглавленные тела молодых парней нашего небольшого поселения. Оторванные руки и ноги, которые находили иногда люди в поле с криками, плачем и мольбами принять души мучеников и глупцов, что посмели сунуться в этот лес ради забавы, или чтобы доказать всем, что они не трусы и ничего не боятся.
В последний раз нашли девушку.
Говорили, что у нее не было внутренностей.
И зачем только мой мозг вспоминал об этом именно сейчас, когда показалась кромка леса, и я больше не слышала ничего кроме стука перепуганного сердца, который звучал даже сквозь унылые и мрачные завывания ветра в могучих кронах вековых елей.
Все кричало во мне: «Беги! Уходи отсюда, пока не поздно!»
Но я стояла словно привороженная, глядя в лес, который и правда выглядел ночью совершенно черным, словно вход в преисподнюю.
Может, так оно и было.
Потому что того, кто обитал в этом лесу, называли не иначе как самим дьяволом.
Никто не мог сказать точно, как он выглядит.
Кто-то говорил, что он рыщет по лесу и окрестностям в виде черного зверя, который наводит страх настолько сильный, что все увидевшие его, сразу же седеют и стареют на пять десятков лет.
Кто-то спорил и утверждал, что он худой морщинистый старец в черном балахоне с бесцветными глазами, которые не видят людей, а только их души, при чем не важно, души живых людей или уже давно умерших.