Полное собрание творений

22
18
20
22
24
26
28
30

Когда Бог вытащит из мира приходящего монашествовать и приведет его в пустыню, Он не показывает ему сразу ни его страсти, ни искушения, до тех пор пока тот не станет монахом и пока Христос не свяжет его страхом Своим. И тогда начинается испытание, борьба и битва.

И если с самого начала испытуемый понудит себя и успеет зажечь своими борениями свечу подвижничества, то она не угасает, когда с приходом искушений удаляется благодать. Иначе, когда отойдет благодать, придет и он в свое прежнее состояние. И соответственно вернутся страсти, которые были у него в миру, восстанут искушения и приведут в движение прежние привычки, которым он работал и которыми был порабощен.

И прежде всего знай, чадо мое, что человек от человека очень отличается, [а поэтому] и монах от монаха. Есть души мягкого нрава, которые слушаются с большой легкостью. Есть и души жесткого нрава, которые не подчиняются легко. Они отличаются, как вата от железа. Вата требует только помазания словом. А железо требует огня и печи искушений для обработки. И такой [человек] должен иметь терпение в искушениях, чтобы произошло очищение. Когда у него нет терпения, он, [словно] светильник без елея, вскоре угасает и пропадает.

И когда у кого-нибудь природа жестче железа и он приходит монашествовать, тогда лишь только выходит на поприще — сразу отступает от послушания. Сразу слагает с себя обеты и отказывается от битвы. И видишь: только отойдет немного благодать, чтобы было испытано его произволение и терпение, как сразу он бросает оружие и начинает раскаиваться, что пошел в монахи. И проводит дни свои полный преслушания и горечи, весь — противоречие и возношение.

Мало-помалу, по молитвам Старца, благодать прогоняет тучи искушений, чтобы [новоначальный] немного пришел в себя и отрезвился. Но он вскоре снова — своеволие и преслушание, снова — возмущение и смятение.

Ты пишешь о брате, которого там видишь, и удивляешься, как он столько труда вкладывает в свое [монастырское] служение, а внутри него всё еще господствует гордость. Но неужели ты считаешь, что человеку легко победить страсть?

Добрые поступки, и милостыни, и вся внешняя доброта не смягчают надменности сердца. Но умное делание, боль покаяния, сокрушение и смирение — вот что смиряет бесчинное мудрование. И это большой и тягостный труд — непослушный человек.

Только при крайнем терпении можно привести его в хорошее устроение. Только при крайнем терпении старцев, терпимости и любви братьев могут прийти в чувство жестоковыйные послушники. Но вот и они часто бывают необходимы, как правая рука. И почти всегда таким, у кого есть какое- нибудь дарование, которого нет у других, трудно смириться. Они думают: они — что-то, а другие — ничто.

Итак, нужно много труда и много долготерпения, пока не будет разрушено это старое основание гордости и не будет положено другое основание — смирение и послушание Христово. Однако Господь, видя труды и произволение и их самих, и других, попускает им такое искушение, которое противодействует их страсти, и милостью Своей спасает и их — Тот, Кто всем хощет спастися[23]. Ты же смотри, на кого хочешь быть похожим.

Лучше всего было бы, если бы все были благого нрава, смиренные и послушные. Но если окажется у кого-нибудь природа жестче железа, пусть не отчаивается. Ему нужен подвиг, и благодатью Божией он в силах победить. Бог же не несправедлив, чтобы потребовать одно вместо другого. Как Он дал дарования, так требует и отдачи.

Ведь от начала творения Он на три чина разделил людей: одному дал пять талантов, другому — два, а третьему — один.

У первого — высшие дарования, он имеет более восприимчивый ум и называется богонаученным, ибо принимает [ведение] от Бога без научения [от людей]. Как были в древности Антоний Великий, святой Онуфрий, преподобная Мария Египетская, Кирилл Филеот[24], Лука Элладский[25] и тысячи других, которые без наставника стали совершенными.

Второй должен быть научен добру, чтобы его делать. Третий же, если и услышит, если и узнает [о добре,] прячет это [знание] в землю: не делает ничего.

Вот поэтому существует такое различие среди людей и монахов, которое ты видишь. И поэтому прежде всего — познай самого себя. То есть узнай о самом себе, какой ты есть. Каков ты воистину, а не каков ты думаешь, что ты есть. С этим знанием становишься мудрее всех людей. С таким познанием себя и в смирение приходишь, и благодать получаешь от Господа. Если же не приобретешь самопознания, а рассчитываешь только на свой труд, знай, что всегда будешь находиться вдали от пути. Ибо не говорит Пророк: «Виждь, Господи, труд мой», а «Виждь, — говорит, — смирение мое и труд мой»[26]. Труд — для тела, смирение — для души. И опять-таки то и другое вместе, труд и смирение, — для всего человека.

Кто победил диавола? Тот, кто познал собственную немощь, страсти и недостатки, которые у него есть. Боящийся познать себя пребывает далеко от знания и ничто другое не любит, как только видеть ошибки у других и их судить. Он не видит у других дарований, а видит только недостатки. Не видит в себе недостатков, а только дарования. И это воистину недостаток, которым страдаем мы, люди восьмого века[27], не признающие дарований друг в друге. Один лишен многого, но многие вместе имеют всё. Что есть у одного, того нет у другого. И если мы признаём это, то приобретается большое смирение. Ведь [тогда] чтится и прославляется Бог, Который разнообразно украсил людей и сотворил неравными все Свои творения. И неправы нечестивые, хотящее ввести равенство, ибо извращают Божие творение. Бог вся премудростию сотворил[28].

Поэтому, чадо мое, сейчас, пока еще начало, позаботься познать самого себя хорошенько, чтобы положить твердым основанием смирение. Позаботься научиться послушанию, приобрести Иисусову молитву.

«Господи Иисусе Христе, помилуй мя» пусть будет твоим дыханием.

Не оставляй свой ум праздным, чтобы не научиться плохому. Не позволяй себе смотреть на недостатки других, ибо, не подозревая о том, окажешься пособником лукавого и не преуспевающим во благом. Не делайся по неведению союзником врага твоей души.

Враг, будучи изобретательным, хорошо умеет прятаться за страстями и слабостями. Поэтому, чтобы поразить его, ты должен сразиться с самим собой, умертвить самого себя — все [свои] страсти. Когда ветхий человек умрет, тогда упразднится сила врага и противника.

Наша борьба не против человека, которого ненароком можно умертвить многоразличными способами, но против начал и властей тьмы[29]. С ними воюют не пирожными и мармеладом, но потоками слез, болью души до смерти, крайним смирением и величайшим терпением. Чтобы текла кровь от переутруждения в молитве. Чтобы ты падал и, изнуренный, лежал неделями, как тяжелобольной. И чтобы ты не отказывался от битвы, пока не будут побеждены и не отступят бесы. Тогда ты и получишь свободу от страстей.