– Сперва я решил удалиться в пустыню, чтобы в уединении, посте и молитвах познать себя настоящего.
– Но ведь во Франции нет пустынь!
– В том-то и дело. Почему бы мне не отправиться в Париж, решил я тогда. Ведь, в сущности, среди этих пятиэтажных каменных громад, среди толп народа и сотен несущихся экипажей, где никто никого не знает и все друг другу чужие, человек не менее одинок, чем в пустыне! И дьявол подстерегает здесь за каждым уголом – вы только посмотрите на все эти блистательные приемы, раззолоченые театральные ложи, игорные дома, развалы безбожных книг! Если выдержишь искушение Парижем, то выдержишь все, сказал я себе. И приехал сюда.
– Что за смелость, Шарпантье! Я в восхищении!
– Ах, не смущайте меня, сударыня! Лучше скажите, как вы оказались в этой цитадели разврата!
– Моя бедная племянница… ах!.. это из-за нее!
– У вас есть племянница?
– Дочка моей кузины. Двадцать лет назад кузина вышла замуж за парижанина, некоего де Жерминьяка. Очень скоро оба умерли, оставив Софи сиротой. Малышка оказалась на попечении одной только бабушки. В возрасте двенадцати лет ее, как это полагается в приличных семьях, отправили в пансион при монастыре. А спустя еще шесть лет старушка умерла. Софи вынуждена была вернуться из монастыря раньше времени и сделаться единственной хозяйкой в доме, унаследованном от родителей.
– Как?! Столь юная девица – и одна?
– То же самое сказал и мой брат, узнав о смерти старушки. Поскольку он выходил законным опекуном бедной Софи, а я не могла ни оставить его, ни сама остаться в одиночестве дома, мы приехали в Париж вместе, чтобы заботиться о нашей любимой подопечной до тех пор, пока ей не найдется достойный муж.
– Представляю, как вам, привыкшей к сельскому раздолью и тихим добродетельным радостям житья на природе, тяжко в этом ужасном, грязном Париже!
– Да, увы, вы правы! Я ежедневно страдаю от лицезрения множества пороков, обуревающих этот проклятый Богом город! Впрочем, признаюсь, что и в поместье я была не так уж счастлива. Мирская жизнь тяготит меня. Смолоду я мечтала уйти в монастырь. Сначала родители не пускали, а потом, когда их не стало… разве могла я покинуть брата? У него ведь нет никого, кроме меня! Братняя жена умерла, не оставив ему потомства. Но быть может, он снова женится? Тогда я буду помогать нянчить детишек. К тому же Софи… Мы с братом предвидели, что ее бабушке осталось недолго, и были готовы принять на себя опеку над этой юной особой.
– Как вы добры! Ваша племянница, без сомнения, должна обожать вас!
Кавальон сыграл на правильной струне. Из груди мадемуазель де Сеор вырвался грустный вздох.
– Ах если бы, друг мой! Видно, бедная малютка с детства так пропиталась грешными миазмами этого отвратительного Парижа, что даже монастырское воспитание не пошло ей на пользу! Софи только и делает, что прекословит нам с братом! Она держит нас за бесполезных приживальщиков и всячески подчеркивает свое к нам пренебрежение! Ум ее отравлен вредными книгами! Она погрязла в бессмысленных, грешных мирских развлечениях: театры, приемы, художественные салоны, карточная игра – вот что на уме у этой погибшей души! К сожалению, мы с братом были недостаточно расторопны, так что до нашего приезда девица успела пообщаться с мужчинами…
– Какой ужас!!!
– …кажется, она даже влюбилась в одного из них! Причем в самого недостойного!
– Но вы, конечно, трудитесь над ее спасением?
– Мы выбиваемся из сил, стремясь вырвать Софи из лап порока! Но бедняжка воображает, будто бы мы мешаем ей жить настоящей жизнью! Сидящий внутри нее дьявол нашептывает ей, что мы ее враги, если не пускаем ее в театр!
– Вы с братом настоящие ангелы! – с чувством произнес Кавальон. – Не сомневаюсь, что и ваша бедная племянница в конце концов одумается! Я буду молиться за нее ежедневно!