— Вроде был такой! — неуверенно протянул Ваня, почесав черную недельную щетину на подбородке. — У меня сызмальства память-то крепкая. Но хужеет, конечно. Старею и водочки много пью, чего уж там… Пойдем-ка туда, к лесочку поближе…
Они прошли в сторону рощи. Кое-где из земли торчали гнилые штакетины и низкие металлические прутья, остатки скромных оградок. Оба пристально всматривались в полустертые надписи на редких плитах, на изъеденных временем стандартных жестяных табличках или бурых мшистых камнях, заменявших покойникам и скорбящим надгробные монументы.
Ваня вдруг остановился у безымянной могилы с просевшей землей по контуру да двумя шаткими секторами ограды из четырех, некогда ее охранявшей.
— …твою мать! — выругался Ваня и сплюнул себе под ноги. Без нас с Витьком кто-то похозяйничал. Вырыли! Вот же гады, своего мало, на чужой участок лезут, за бутылку любые договоры на х… Такой вот народ пошел! Вот вроде бы тут и лежал все годы, что я здесь втыкаю, какой-то Сергеей Сергеич, камень был небольшой, плоский, светлый, а надпись по нему мелкая, черной краской. Я почему запомнил… Отчества редко пишут, а потом бригадир у нас был на Томилинском кладбище Сергей Сергеевич, когда я только начинал молодым — хороший мужик, между прочим… Только фамилия… — Ваня задумался на минуту, — фамилия точно не твоя была, не Матросов, но тоже русская, как-то на «ин» кончалась. И цветочки свежие я на ней, помню, примечал с год назад, хотя могилке-то аккурат лет двадцать-тридцать. Ведь с этого конца, от рощи хоронить — то начали тому лет пятьдесят как. Я еще удивлялся, Витьку говорил: «Надо ж, сколько лет, а помнит кто-то, за могилкой не ухаживает, а цветочки приносит». Эх, черт, как же его?… Ну да один хрен, все равно не твой да к тому же выкопанный, а камушек ищи-свищи… Давай еще походим. Хотя… Больше я Сергеев Сергеичей не помню.
— А вдруг все же мой, — с надеждой произнес Вадик, авансом протянув припасенную бутылку. — Фамилию сменил или перепутали чего… Напрягись, дядя Ваня, постарайся вспомнить или пойдем Витька спросим. Он где?
— Как же, спросишь… — тот великодушно принял дар, поблагодарил и запихнул в карман широких парусиновых штанов. — В каптерке нашей дрыхнет, со вчерашнего не просох, у сестры гулял…
— А камушек-то куда мог деваться, кому он нужен? — удивился Вадик.
— Да куда угодно, паря, куда угодно. Нынче все прут, даже камни с могил. Может, на бочку с капустой кто-то под гнет его приспособил. Хотя нет, великоват был, пожалуй. Или нарочно подальше вывез, чтоб мы с Витьком не сразу хватились. Начальству-то наплевать на эту часть кладбища, а для нас… — и он недвусмысленно заглянул Вадику за пазуху… — для нас иногда и копейка, и магарыч. Как же его… Быкин не Быкин, Зыкин, Заикин… не, не вспомню. Все ж не так часто сюда заходим. Айда к овражку, вдруг его туда скатили — тащить поленились. Если нет, то уж извини…
Они двинулись наискосок, срезали по краю рощи и через пять минут подошли к широкому и довольно глубокому оврагу, являвшему натуральную свалку всякого кладбищенского и бытового мусора вперемешку с осколками плит, ржавыми крестами и черт его знает чем еще.
Вадик безнадежно смотрел на это внушительное скопище обломков и мусора, однако решил все же дочерпать шансы.
— А что, дядя Ваня, не пошуруешь там для меня? Вдруг наткнешься где-нибудь с краю. А то мне в одежде городской как-то не очень… Не обижу, — и Вадик продемонстрировал обе бутылки как наглядный и соблазнительный призовой фонд.
Пожилой могильщик сморщился, демонстрируя все отвращение к предстоящей работе, но соблазн был уж больно велик.
Ваня спустился в овраг и начал поиски, время от времени отшвыривая что-то сапогом или отпугивая зазевавшуюся крысу. Вадик следил за ним без особой надежды на успех, держа в уме нечто более вероятное: вспомнит протрезвевший Витек или просветлеет Ваня.
Тот вдруг наклонился, отбросил какой-то гнилой деревянный щит, и Вадик со своего наблюдательного пункта на краю оврага разглядел под сапогом своего «гида» небольшой светло-серый камень правильной прямоугольной формы.
— Есть! — заорал Ваня, распрямился, глянул в сторону Вадима, выбросил вверх руку и улыбнулся, демонстрируя редкий ряд гнилых зубов. И тут Мариничев увидел, как лицо человека в момент преобразилось, как-то оплыло, съежилось, и со лба по носу, щетине, к губам потекла красная струйка. Но за миг до этого раздался некий звук. Ваня застыл на долю секунды в позе торжества и тотчас рухнул.
Бокс, баскетбол, настольный теннис, карате развили у оперативника Мариничева исключительную реакцию. Но на этот раз рецепторы вряд помогли бы ему остаться в живых. Сработало нечто иное, подсознательное, животное. Он уже падал в резком вратарском прыжке направо, поджав под себя ноги, сгруппировавшись натренированным телом, когда с противоположного края оврага, из-за бетонной балки показалась рука, сжимавшая пистолет. Пуля неслышно вылетела и просвистела в каких-то сантиметрах от головы. Это означало глушитель, как мгновенно понял Вадим. Сделал вывод, что реакция стрелка не уступает его реакции, поскольку убийца в доли секунды успел скорректировать выстрел с поправкой на стремительный прыжок-уклон живой мишени.
Жираф перекатился вправо, выхватил правой же рукой пистолет и, продолжая что есть сил перемещаться к одиноко росшей в пяти метрах сосне, выстрелил наугад, в направлении противника. Но тот был в куда более выгодном положении, и следующая пуля вспорола левый рукав куртки, задев предплечье по касательной. Мгновенная резкая боль заставила рефлекторно выронить пистолет, но на то, чтобы дотянуться и подхватить его, времени не оставалось. Он должен был успеть в доли секунды оказаться под защитой дерева, иначе пропал.
Однако угроза лишь возросла, когда Вадик закатился за не столь уж массивный ствол и попытался встать под его защиту. Сейчас куда эффективней был бы тот ствол, что остался лежать на земле в поле зрения, — недосягаемый.
Сосна служила иллюзорной защитой. И киллер это понимал. Он, конечно, увидел: объект безоружен. Он нагло выпрямился, показавшись Вадику чуть ли не выше его самого, и с демонстративной неторопливостью направился в его сторону, держа на прицеле сомнительное укрытие неподвижно застывшей жертвы. Мариничев понял — конец. Но если не побежит — умрет точно. Такой стрелок почти не оставлял шанса даже стремительно летящей мишени — тарелочке, не то что бегущему человеку. Тем более с расстояния метров в сорок, отделявших Вадика от перехода в иной мир. Но допустить, чтобы его грохнули в упор, он не мог. Метнулся ложным движением влево и, тотчас сместив вес на правую ногу, рванул вправо, в сторону рощи, производя корпусом маятниковые движения, как учили в спецшколе милиции. Он услышал характерный, смягченный глушителем звук выстрела. Пуля срезала стебель куста, мимо которого в этот момент он пробегал, сантиметрах в десяти от тела. Два стремительных мощных прыжка вперед и резкий уклон влево, за мелкую поросль березняка. Выстрел срезал ветки в нескольких миллиметрах от уха. «Следующий будет последним», — мелькнуло в сознании, но инстинкт раненого зверя заставил мышцы напрячься для очередного маневра. Он бросился на землю плашмя и резко перекатился влево, а затем, опять метнулся в противоположную сторону.
Выстрел. «Что такое! Звук не тот. Стреляет с двух рук?» — мелькнула догадка. — Уходить! Уходить!
ebooksa