– Нашёл верный способ причинить мне боль? Сам догадался или кто-то подсказал, а, Влад? Твоя дочь? Привёз её, чтобы насолить неугодному братцу?
Усмехнулся, и в этом движении губ нет веселья, но тонна презрения, на которое Зверь вскидывается очередным злым рычанием.
– Это ты, неугодный братец, её мне привёз. И только поэтому я тебе сейчас не вырву сердце за то, что ты сделал. За это…и за то, что твоя женщина мне этого никогда не простит. Каким бы куском дерьма ты ни был! – склонился ко мне, демонстрируя клыки, по его лицу серой сеткой вздуваются вены, и я его ярость телом ощущаю, с готовностью позволяя ему вдыхать свою в ответ, – По-настоящему ТВОЯ ЖЕНЩИНА! Пошли в твой кабинет, ублюдок. Там и выскажешь свои претензии.
– Мне и тут удобно, – не хочу никуда идти. Убить его хочу. Прямо здесь и сейчас. Своими руками голову оторвать и смотреть, как валится мешком с костями к моим ногам, – боишься испортить репутацию короля, Воронов?
Тихим рычанием, приблизившись так близко, что я начинаю задыхаться от запаха Анны на его теле.
– Нет, придурок. Не хочу увидеть, как пытается не рассыпаться на части от боли моя дочь!
Наверное, если бы он снова ударил меня, эффект был бы куда меньше, чем от этих слов. Словно не словами, а плетью по спине. И до мяса.
Оттолкнуть его от себя, чтобы выглянуть в зал и рвано выдохнуть воздух, глядя на неестественно прямую спину Марианны, с такой же неестественной приклеенной улыбкой встречающую гостей.
Хотел шагнуть к ней, но услышал сзади тихий голос:
– Потом, Мокану. Сначала мы поговорим.
Следуя за ним, напоследок оглянуться назад, ощутив себя последней мразью на свете, когда увидел, как старший сын подошёл к Марианне и, ободряюще улыбнувшись, пальцами провёл по её губам, дорисовывая улыбку. Потом обнял её, прижимая к себе и повернул голову в нашу сторону. Иии…он солгал мне при последнем разговоре. Потому что я едва не споткнулся, пошатнувшись от волны той ненависти, которая бесновалась в его глазах сейчас.
Глава 19
Я продержалась дольше, чем думала, что смогу продержаться. Да и не я это держалась, а княгиня Братства. Та самая, которая смогла пять лет прожить без НЕГО и взять в свои руки правление Европейским кланом. Она не позволила мне разбиться на осколки прямо сейчас. Она просто не имела права сломаться. И именно она вышла к гостям с ровной спиной и с улыбкой на искусанных губах, покрытых ярко-алой помадой. Вышла с переломанными костями, изрезанным сердцем и с невысохшими кровавыми слезами, которые текли по щекам с изнанки. Никто не должен знать, с какой болью мне дается каждый шаг по зеркальному мраморному полу навстречу той, кто стоит рядом с отцом и скоро встретится с моим мужем, не сумевшим её забыть и разлюбить. Соперница, даже не подозревающая, что только что проехалась по мне танком, только благодаря своему существованию, и одержала безоговорочную победу, совершенно ненужную ей самой. Победу, за которую я дралась пятнадцать лет и проиграла. И я не имею никакого права ненавидеть Анну… и все равно ненавижу. С отчаянной тоской. С надорванной гордостью и невыносимым самообладанием. Мне захотелось, чтобы она и в самом деле умерла. Трижды умерла. Исчезла. Истлела в своем прошлом и сгинула прямо сейчас из этой залы. Потому что мне с ней никогда не сравниться. Никогда не дотянуться до того пьедестала, куда поднимаются мертвые в глазах тех, кто их потерял. Ник любил её пятьсот лет. Любил до того, как встретил меня. Он хоронил её тело с еще нерожденным ребенком и носил эту боль с собой пять веков, пока не появилась я. Только об этом мой муж забыл, а её…её он помнил каждый день своей жизни. …Да и что было в этой нашей встрече? Разве не сказала ему Фэй, что у меня её душа? Что я на неё похожа? Смешно до истерики…Я словно попала в сказку Андерсена и, как та несчастная немая Русалочка, смотрю на своего Князя, влюбленного в другую женщину, и даже не могу закричать, что это же я… Я, а не она, ЕГО женщина. Я родила ему троих детей. Я умирала ради него, и я вытаскивала его с того света. Я любила его все эти годы, несмотря ни на что, любила так, как любить невозможно. Прощала то, что не прощают. Да и что можно сказать, когда видишь глаза любимого мужчины, наполненные такой острой болью и страданием лишь от взгляда на другую, только от того, как произнес имя на польский манер и невольно погладил дрожащими пальцами нежное лицо на мониторе, как начал дрожать всем своим сильным телом от раздирающих его эмоций. Он дрожит, и я вместе с ним. Потому что в этот момент начала осознавать всю утопичность собственных надежд на то, что смогу опять быть счастлива с ним. На то, что он вернулся ко мне.
О, Боже! Как же хочется орать и бить всё вокруг, крошить, ломать, рвать на себе волосы и захлебываться таким воем, от которого у каждого из гостей потекла бы кровь из ушей. Я должна была ему сказать раньше. Намного раньше. Но я трусливо прятала голову в песок, оттягивая момент собственной смерти, давая нам больше времени, давая ему это самое время принять меня и детей. Пусть даже не полюбить, нет, я на это не могла даже надеяться именно сейчас…но с каждым днем я отвоевывала частичку его души себе. Я бережно и нежно вымаливала их или жадно отбирала, обрушивая на него всю свою безумную страсть, всю свою одержимость, чтобы получить взамен по капле, по крошке и жадно собирать из этих крох наше новое счастье. Я даже вымостила фундамент и воздвигла стены…только они оказались замком на песке и рассыпались на моих глазах в пепел, раскрошились сквозь пальцы, обжигая невыносимой болью разочарования.
Его реакция на то, что Анна жива, была для меня смертельным ударом прямо в сердце, которое зажало в раскаленные клещи и начало рвать на ошметки. Никогда этот Ник не смотрел на меня так, как смотрел на нее. Да, в его взгляде была и страсть, и бешеная похоть, и голод, и даже нежность, но это призраки того, как ТОТ Ник умел на меня смотреть…смотреть, как этот сейчас смотрел на свою Анну. Это сорвалось с его губ, когда синие глаза застыли на мониторе, и он рывком подался вперед.
«Moja Anna, Moja…zywa»*1
И я пошатнулась от этих слов, раскаленным лезвием, полоснувшим по нервам. Его Анна. А я? Кто я для тебя, Ник? Кем ты считал меня все это время? Что делал рядом со мной? Играл в семью и в эту самую любовь, которой на самом деле и не было…а моей, увы, на двоих не хватило.
Боже, неужели на моем сердце еще есть место для новых шрамов? Или это расходятся все швы, расползаются в стороны, обнажая гниющую плоть, исполосованную им столько раз, что я потеряла счет. Исполосованную и все еще кровоточащую. Я могла простить ему все. Я могла закрыть глаза на похотливые взгляды на других женщин…Да, через пятнадцать лет брака такое перестает иметь значение. Мужчина остается мужчиной. Слишком мелко, чтобы ревновать к каждой смазливой юбке. Слишком мелко, чтобы не доверять. Я даже смогла забыть всех его шлюх, всех тех, кого он трахал, даже когда был уже женат на мне. Ирину…Изабеллу…Смогла, потому что они ничего не значили для него, потому что верила – больше не предаст. Потому что находила оправдания. А сейчас…сейчас не могла найти ни одного ни ему, ни себе. Потому что Ник слишком честен и не скрывает ни одной из своих эмоций… и я понимаю, что не могу его даже осудить за это.
Будь все проклято! За что мне это? За какие грехи я снова и снова подыхаю у его ног от очередного жестокого удара прямо в сердце? Лучше бы он трахал кого-то у меня на глазах, чем вот так…чем увидеть эту дикую боль на его лице, эти слезы, застывшие в глазах, эту бледность, отдающую синевой и …любовь. Бешеную, безграничную любовь к другой женщине. Такую чистую и безусловную. Для него все исчезло. И я в том числе. Меня не стало. Я рассыпалась на какие-то молекулы, не значащие для нового Ника ровным счетом ничего. Пустое место. Нет! Это не мой Ник. Не мой. Он похож. Он невыносимо похож, как две капли воды, как отражение в зеркале, как самая соблазнительная и объемная иллюзия, но это уже не он и никогда им не станет. Этот Ник не любит меня и не полюбит, как тот, никогда.
Разочарование оказалось настолько оглушительным, что, выйдя из нашей комнаты, я согнулась пополам и не могла отдышаться. Всхлипывала, силясь сделать хотя бы глоток кислорода, а вместо этого дышала гарью тлеющих углей собственной надежды на счастье. Шатаясь ушла к себе. Я не плакала. Видит Бог, мне хотелось. Мне безумно хотелось зарыдать. Мне хотелось орать, и я не могла. Словно не осталось во мне ничего. Высохло. Слишком много слёз было пролито за все эти годы. И сейчас бессмысленно рыдать над собственной глупостью. Я должна была его отпустить еще в самом начале. Я должна была понять, что все кончено, что мертвое не умеет возрождаться, а если и возрождается, то это уже оживший труп с разложившейся плотью…и кроме смрада и дальнейшего распада, от этих чувств больше нечего ждать. Но я не закричала и не проронила ни одной слезы. Я взяла себя в руки.