– Ты как будто привидение увидела, – сказала Венди Стивенс. – Я настолько тебе не нравлюсь?
Скрипнула дверь: на пороге появился папа, держа в руках поднос с чашками и тарелочками с печеньем. Джинни сразу поняла: что-то не так. Очень хотелось сбежать на пляж, но если остаться, можно будет показать – у них с папой нет никаких проблем. Может, Венди Стивенс увидит это, уйдет и оставит их в покое.
Поэтому она села пить чай со взрослыми: передавала печенье, болтала о школе, а Венди Стивенс в какой-то момент начала поглядывать на часы и собирать документы, которые были у нее в руках. Бумаги постепенно снова перекочевали в вишнево-красную пластиковую папку с зелеными уголками и выцветшей наклейкой «Поддержим шахтеров».
– Приятно было познакомиться с тобой, Джинни, – сказала она, наконец поднимаясь на ноги. – Надеюсь, мы встретимся снова.
Пожав ей руку, Джинни улыбнулась и кивнула, а потом принялась собирать чашки и тарелки, пока папа провожал гостью к припаркованному на улице «Рено».
– Зачем она приходила? – спросила Джинни, стоило ему вернуться. – Задавала все эти вопросы. Исключительно дурацкие: про музыку и прочую ерунду. Как будто пыталась меня опекать.
– Может, это моя новая подружка.
– Нет, у тебя вкус получше.
Папа улыбнулся, но ощущение беды никуда не делось. Подойдя к раковине, он начал мыть посуду.
– Так в чем дело? – настаивала Джинни.
– Ничего особенного… Помнишь, мы раньше жили в Ливерпуле?
– В том подвальчике, где тебе приходилось спать рядом с холодильником?
– С холодильником? Нет, холодильник был в Хаммерсмите. А в Ливерпуле социальные работники помогали нам с тобой, когда я допоздна задерживался на работе. Там было что-то вроде яслей. Венди Как-Ее-Там работала в них и запомнила тебя.
– Вряд ли она проделала весь этот путь ради возможности снова повидаться со мной.
– Нет, мы пока не настолько знамениты. Она ехала с конференции в Аберистуите и заглянула узнать, как дела. Не более.
«Да ну конечно», – подумала Джинни, но вслух ничего не сказала. Просто вернулась в гостиную, достала учебники и принялась за последнюю домашнюю работу по французскому языку. Впереди маячил экзамен.
Французский занимал особое место в ее сердце, наравне с живописью. Джинни считала его своим родным языком – и языком своих родных. На нем говорила ее мать. Она умерла через неделю после родов, так что Джинни выучила французский не благодаря ей, но все равно очень им гордилась, как гордилась и матерью, и цветом кожи, и своим необычным происхождением. Ее отец был белым англичанином, мать приехала с Гаити, где говорили на французском и креольском, поэтому Джинни подошла к изучению языка с любовью и рвением: он будто принадлежал ей, как принадлежал валлийский остальным детям в школе. Она и валлийский добросовестно учила, но он казался ломаным и чужим. Говоря на французском, Джинни чувствовала себя дома.
Поэтому заданные на дом упражнения она обычно выполняла с удовольствием, представляя мысленно день, когда будет знать язык идеально и отправится в Париж – изучать искусство или на Гаити – искать дальних родственников. Обычно, но не сегодня. Сегодня что-то было не так. Папа что-то недоговаривал.
Джинни смотрела вдаль, на песчаные дюны, тянувшиеся в полутора километрах от дома, и гадала, не мог ли кто-то пожаловаться на отца в социальную службу. Наверное, все дело в этом. Но кто, соседи? Мистер и миссис Прайс, начальник станции на пенсии и его жена-инвалид? Лакстоны, державшие домашнюю гостиницу? Конечно нет. Они хорошие люди. Глупо все это. Джинни вернулась к заданию, а до ее слуха с кухни, где готовил папа, доносились звуки радио, стук ножа по разделочной доске и шум закипающего чайника.
Папе Джинни принадлежал небольшой бизнес: он устанавливал компьютерные системы на фабриках и в офисах и обслуживал те, что уже были установлены. После того как мать Джинни умерла, он так и не женился. В свои тридцать семь он выглядел так, будто перенесся в наше время из другой эпохи: назвать его красивым было нельзя, но с возрастом он приобрел шарм, который был присущ звездам кино тридцатых и сороковых годов. Он носил бороду и, если добавить к ней пеструю повязку на голову, золотую серьгу в ухе и зажатый в зубах кинжал, можно было бы хоть сейчас играть в «Пирате» вместе с Джином Келли. Джинни видела этот фильм по телевизору на Рождество.
ebooksa