“Как хорошо, что она пришла, — подумал Вики и, переводя взгляд на ее сумку, решил: — А здесь у нее, наверное, подарки”.
Генеральша пожелала сперва поглядеть елку, для чего прошла в гостиную, а потом вызвалась помогать на кухне. Фартук она принесла с собой в той же сумке.
В полседьмого ушла Камилла с полной сумкой подарков, около семи явились остальные гости и хозяин дома, весь продрогший, точно провел день не в кабинетах, а где-то в полях.
В полвосьмого, под звуки рождественской музыки, все уселись за стол в хорошо протопленной столовой. Усталому, но абсолютно спокойному Вики их фигуры, плавающие в колеблющейся дымке, напоминали скелеты медвежат.
Вики сидел рядом с полковником Зайбтом, напротив — советник и комиссар Ваня, а на торцовых сторонах прямоугольного стола восседали генеральша в драгоценностях и брюссельских кружевах и госпожа Ваня, супруга комиссара.
На белоснежной крахмальной скатерти лежал сплетенный из хвойных веток, украшенный свечами венок, сверкали хрусталь, серебро приборов, прекрасный фарфор. Бетти принесла аперитив — чинзано, лимон и лед. Вики удивился, почему аперитив не поставили, когда накрывали стол. Хойман налил дамам и комиссару, Зайбт — Вики и себе, наполнил свой бокал и хозяин.
Будь здесь камердинер, он бы отметил про себя: “Да, аперитив следовало подать раньше, в остальном же господин советник неукоснительно чтит традицию”.
Хойман, как и полагается хозяину, когда хозяйки уже нет в живых, произнес тост:
— Желаю всем доброго здоровья!
“Всего-то? Как убого”, — подумал Вики.
Положение спасла госпожа Мейербах:
— Веселого всем Рождества! Да благословит нас Господь, чтобы в добром здравии дождались следующего Рождества Христова! Счастья и удачи!
Выпили все, в том числе и Бетти.
Подали уху. Разлили по тарелкам. Наступила тишина.
Генеральша и полковник молитвенно склонили головы. Потом стали есть, все, кроме госпожи Вани. Ее тарелка пустовала, как церковная казна.
Супруга комиссара была тихая, робкая женщина с неприметным лицом, зато с прекрасными черными волосами и браслетом на руке. Все знали, что она не умеет ни варить, ни хозяйничать; впрочем, за нее это делала служанка. Госпожа Ваня не переносила вида крови, даже в кино. За годы брака с комиссаром она, правда, кое-как привыкла слушать разговоры о преступлениях. Уху не ела, из всех рыбных блюд признавала лишь вареную форель — у Хойманов с этим считались.
Бетти поставила на стол жареного и заливного карпа и форель для госпожи Вани. После рыбных настал черед других блюд. Госпожа Ваня ела понемногу, как птичка. Она положила чуточку салата, спаржи с маслом, жареной картошки, но не дотронулась до майонеза и хрена со сметаной. Сладкого она тоже не признавала. Странным был и способ, которым изъяснялась госпожа Ваня, — робким и тихим голосом, в основном назывными предложениями, глаголы почти не употребляла. А когда госпожа Ваня выражала легкое удивление, казалось, подавленный крик рвется и не может вырваться из самых глубин ее души.
Пили вино, из радиоприемника лилась нежная рождественская музыка, госпожа Ваня тихо восклицала:
— Какие прекрасные мелодии! Какая прекрасная программа!
Советник Хойман встал, выключил радио и включил телевизор. Ящик стоял на низкой подставке, так что от обеденного стола хорошо был виден экран.