— Вам нехорошо, Стопек, — спокойно констатировал советник. — Вы устали, измучены, вам страшно, нам сейчас не договориться. Отдохните. Садитесь и примите успокоительное. — Хойман пододвинул заключенному свой стул и, достав из кармана, протянул два порошка. — Садитесь, — повторил Хойман, — примите лекарство и запейте, вам станет легче. Сигарету хотите? — Хойман протянул заключенному фляжку, которую вынул из нагрудного кармана, и сигарету.
Брикциус высыпал порошки на ладонь и проглотил, как дитя глотает сласти во время религиозного обряда. Запил. Хойман, неотрывно смотревший на него, забрал пустую фляжку и дал прикурить.
— Итак, вы убили Антонию Зайбт, вот ее фотография. Вы убили Фридриха Дельмара. Вот он. Признавайтесь. — Хойман показал, не выпуская из рук, снимки убитых.
Брикциус выдохнул дым и поглядел на снимки. В лице его что-то дрогнуло, но он молчал.
— 22 декабря, также в лесу, рядом с городом Оттингеном, вы убили четырнадцатилетнего Юрга Книппсена, а сегодня днем вы выезжали из города в одно уединенное место. Так вот: где вы сегодня были и что делали?
Анатоль Брикциус выдохнул дым и ничего не сказал. По лицу лился пот, голова тряслась.
— На вашей совести четыре убийства, — продолжал Хойман. — Где вы были сегодня днем? Вы сейчас же должны признаться в четырех убийствах. Где были сегодня днем? Что делали? И не забудьте, Клаудию Темминг вы тоже убили.
Брикциус выдохнул дым и разжал губы.
— Нет! — выкрикнул. — О чем вы?! — И закашлялся.
— Спрашиваю, где были днем, что делали? Признавайтесь, в этом единственное ваше спасение, иначе — виселица. На другое не рассчитывайте. Нет, пожалуй, вас гильотинируют, а не повесят, и вы станете на голову короче. Потечет кровь, ваша кровь…
Стопек затравленно смотрел на Хоймана.
— Гильотины не существует.
— Еще как существует, могу даже показать, если не сознаетесь. Вы убили в Кнеппбурге, в Цорне, в Оттингене… вот этим оружием. — Хойман достал пистолет, прицелился в Брикциуса. Тот встал, пот продолжал струиться со лба, по грязному лицу размазалась засохшая кровь.
— Я не убивал, — прохрипел он в третий раз, — не убивал…
Он еще хотел что-то сказать, но Хойман внезапно вырвал у него сигарету, отбросил, схватил за горло и закричал:
— Говорите! Даю последний шанс! Ваша жизнь ничего не стоит, выродок вы несчастный! Других справедливо покарали за меньшую вину, а вы надеетесь избежать казни! Никчемное создание, вы кровью смоете свои преступления. Спасет вас только признание, говорите! Вы что же думаете, я просить вас стану, негодяй! Ваша вина доказана. Признавайтесь в четырех убийствах, не то… — Хойман тряс его изо всех сил, кровотечение у арестанта возобновилось, руки советника были в крови.
Стопек-Брикциус бился, хрипел:
— Двоих… двоих я убил… — Кровь толчками выбивалась из горла. — Только двоих, девчонку и мальчишку… больше ничего не знаю… Темминг не я убивал, я только следил за ней… в Оттингене вашем я никогда не бывал, клянусь! Там был…
Но прежде, чем он успел выговорить “кто-то другой”, Хойман схватил его за подбородок и, проверив, нет ли у него во рту какой-нибудь таблетки, толкнул на койку.
“К сожалению, мерзавец, в Оттингене действительно был кто-то другой”, — гудело в разгоряченном мозгу Хоймана.