Дежавю

– Ныряй быстрей, на твою рожу пялятся.

– А тебе стыдно со мной рядом стоять? Я тебя компрометирую, да?

– Да залезай ты.

– А знаешь, как я догадался? – продолжал он, когда джип, вырулив из подворотни и мягко перевалившись через бордюрный камень, вывернул на Малый проспект. – Потому что других-то машин во дворе не было. Понял? Вот тебе: редкостный дар предвидения – раз, – начал оттопыривать на американский манер пальцы от сжатого кулака, начиная с большого, – дедукция – два, феноменальная память – три, железная логика – четыре и могучий, нечеловеческий интеллект – пять. Вот! Понял? Просто пальцев на руках не хватает. А ты говоришь, пустая… – он опустил голову на грудь и, глубоко вздохнув, заснул.

Волков поднял с правой стороны черное тонированное стекло и, не отрывая взгляда от потока машин, с удивлением и удовольствием прислушался к движениям того, что заспанно ворочалось, разминая затекшие бугры мышц, и, еще не открыв глаза, скалило зубы в сокровенной глубине его сущности. В нем просыпалось нечто, даже бывшими сослуживцами за глаза с оп8асливым уважением называемое «Волчара».

– Я к вам пришел навеки поселиться. – Адашев-Гурский бросил сумку в прихожей квартиры Волкова, снял куртку и уселся на диване в гостиной.

Значит, так, – Петр посмотрел на часы. – Устраивайся. Ни к телефону, ни на звонки в дверь не подходи. На улицу… – он взглянул на лицо Александра, – ну, с этим тоже пока понятно, – вышел из комнаты, позвякал чем-то в ванной и, вернувшись, протянул ему небольшой, яркий тюбик с иностранной надписью и флакончик с прозрачной жидкостью без этикетки. – Вот этим намажешь рожу, пока окончательно не разнесло, втирай, будет очень горячо, потерпи, а вот это закапай в глаза сразу, я тебе сейчас пипетку принесу. Через пару дней из дому сможешь выйти. Теперь… Дай-ка мне свои ключи, у меня еще дела сегодня, я их раскидаю, а потом,, пожалуй, домой к тебе загляну.

– Зачем?

– Ну, не знаю… Белая, говоришь, и все?

Там вот что. Я, когда одевался, зацепился краешком и порвал. Не порвал даже, а так –

лоскуток по самому низу. Я его и оторвал совсем. Не пришивать же?

– Понял. По низу лоскуток оторван.

– Натюрлих.

– Ладно. Короче, я скоро буду, есть захочешь – разберешься, телик вот смотри. Нэша Бриджеса.

– Дон Джонсон – зе бэст. Петя, а если я пить захочу?

– Отдыхай, Пафнутий…

Выйдя из дому, Волков сел в машину, выкатился на Чкаловский проспект и остановился на перекрестке, пережидая красный свет.

У него, как всегда, еще с вечера были запланированы на сегодняшний день кое-какие текущие дела, но это была рутина, связанная с его теперешней работой, обыденная и скучная, а то, что ворочалось в нем, просыпаясь, уже выпускало когти и уже ощущало голод.

Поэтому, дождавшись зеленого, Волков резко повернул направо и, выехав мимо Дворца молодежи на набережную, поехал на Васильевский остров.

Оставив джип в сотне метров от подворотни, он вошел в парадную, поднялся на пятый этаж, открыл дверь квартиры, запер ее за собой, сделал несколько шагов по прихожей и, по причине не проснувшегося еще окончательно профессионального чутья с опозданием среагировав на что-то неуловимо неясное, резко обернулся, с отчаянием осознавая, что уже не успевает, дернулся и… потерял сознание.