ПРИКЛЮЧЕНИЕ
С НЬЮ-ОРЛЕАНСКИМИ КРЕОЛАМИ
Осенью 1846 года я находился в Нью-Орлеане и кое-как заполнял один из промежутков, разделяющих эпизоды богатой событиями жизни, то есть, попросту говоря, бездельничал.
Вместе с охотниками за пушниной — трапперами Скалистых гор я питался вяленым мясом, а у индейцев племени москито угощали меня жареной обезьяниной. Немало испытал я в своей жизни, но благоразумнее от этого не стал. Жажда приключений, очевидно, не знала границ. В то время я только что выпутался из небольшой переделки с команчи западнее Техаса, но ничуть не собирался осесть на месте.
— Что же дальше? Что же дальше? — думал я. — Ага! Война с Мексикой[2].
Война между этой страной и Соединенными Штатами только-только начиналась. Моя шпага — прекрасный толедский клинок, снятый при Сан-Хасинто с испанского офицера, — бесславно ржавела, висела над камином. Тут же в мрачном молчании целились друг в друга мои пистолеты — новомодные револьверы системы Кольта. Воинственный пыл одолел меня, и, схватившись не за шпагу, а за перо, я написал заявление в военное министерство, прося назначить меня в действующую армию. Затем, собравшись с терпением, стал ждать ответа.
Однако я ждал напрасно. Во всех бюллетенях из Вашингтона красовались целые списки новоиспеченных офицеров, но моего имени в них не было. Новый Орлеан — самый патриотический из всех американских городов — был переполнен золотыми эполетами, а я вынужден был праздно смотреть на них и завидовать. Каждый день с театра военных действий приходили новые сообщения, пестревшие именами отличившихся в боях; пароходы пачками привозили оттуда свежеиспеченных героев: тот был без ноги, этот без руки, у того была пробита пулей щека и, быть может, не хватало во рту дюжины зубов, но все были увенчаны лаврами…
Наступил ноябрь, а я все еще не получил назначения. Скука и нетерпение совершенно замучили меня, и свободное время давило.
Как бы мне получше убить время? Пойти, что ли, во французскую оперу послушать Кальве?..
Так рассуждал я однажды вечером, сидя в своей одинокой комнате. Задумано — сделано, и я пошел в театр; но воинственные звуки оперы не только не утишили моего боевого жара, но еще больше разогрели его, так что по дороге домой я ни на минуту не переставал ругать президента, военного министра и вообще всю власть — законодательную, судебную и исполнительную.
— Республика неблагодарна, — злобно говорил я вслух. — Разве я мало сделал для этого правительства? Мои политические связи… Кроме того, правительство обязано мне…
— Дорогу, прохвосты! Вам чего надо?
Такие слова услышал я, проходя по одному из темных закоулков предместья Треме. Последовало несколько восклицаний на французском языке. Затем послышался шум свалки, раздался пистолетный выстрел, и я снова услышал первый голос:
— Четверо на одного! Мерзавцы, убийцы! На помощь!
Я побежал на шум. Было очень темно но далекий уличный фонарь все же дал мне возможность разглядеть человека, защищавшегося посреди мостовой от четырех противников. Человек этот был гигантского роста и размахивал каким-то блестящим оружием, которое я принял за охотничий нож. Враги напирали на беднягу со всех сторон с палками и кинжалами. В стороне, на тротуаре, метался, призывая на помощь, неизвестный мальчик…
Я, думая, что наткнулся на обычную уличную ссору, попробовал разнять и уговорить дерущихся. Я бросился к ним, выставив вперед свою трость. Но тут один из нападавших хватил меня по пальцам ножом. Было очевидно, что он намерен продолжать в том же духе, и я сразу потерял миролюбие. Не сводя глаз с человека, который ударил меня, я вытащил из кармана револьвер (иначе защититься я не мог) и выстрелил. Человек, не пикнув, свалился замертво, а его товарищи, видя, что я снова взвожу курок, поспешно скрылись в соседнем переулке.
Вся эта история отняла гораздо меньше времени, чем сколько нужно, чтобы прочесть ее описание. Только что я спокойно шел домой, а сейчас уже стоял посреди улицы рядом с незнакомым гигантом, а у моих ног лежал в грязи скрюченный труп. На тротуаре был смутно виден худенький, дрожащий мальчик, и со всех сторон меня окружали мрак и тишина.
Происшедшее начинало казаться мне сном. Но голос человека, стоявшего рядом со мной, разрушил иллюзию.
— Сударь, — сказал он, упершись руками в бока и глядя мне прямо в лицо. — Если вы скажете мне ваше имя то я его не забуду. Нет, Боб Линкольн — не такого сорта человек!..
— Как! Боб Линкольн? Боб Линкольн с гор?
ebooksa