— Скорее, стальная, чем воловья, — любезно поправил его Вильтар. — Видите ли, синьор, я хорошо знаю обычаи вашей страны, и поэтому на теле у меня всегда надета железная кольчуга.
— Ах, вот в чем дело, ну, теперь мне все ясно. А жаль, что с вами не покончили; чем меньше вас, французов, тем лучше!
И с этими словами он вошел в дом и бесцеремонно захлопнул за собою дверь. Вильтар, все еще улыбаясь, направился к Флориану и плотно поужинал там каплуном и бутылкой бургундского. Только беспорядок в одежде и глубокий шрам на левой руке свидетельствовали о только что пережитой драме, но все же в душе Вильтар решил никогда впредь не ходить одному без провожатого по этим темным улицам, наполненным убийцами и трусами.
Все еще улыбаясь, он приказал подать себе перо и бумагу и начал писать Бонапарту письмо, в котором уведомлял его о смерти Гастона, графа де Жоаеза, которого он любил как брата. Занятие это очень забавляло Вильтара, и он сожалел только о том, что не мог лично присутствовать при том, как Бонапарт прочтет это послание.
VII
Жозеф Вильтар не отличался особенно музыкальным голосом, наоборот, звуки, воспроизводимые им, были хриплы и неприятны, но для Гастона, услышавшего его пение из окон дома «Духов», оно показалось ангельским и сразу так ободрило его, что он как-то невольно поверил тому, что действительно в доме маркизы для него безопаснее, чем где-либо в другом месте. И действительно, что могло привести Вильтара к церкви Св. Захария, если не спасение его друга? Гастон был уверен в том, что Вильтар тщательно исследовал все дело и убедился в безопасности своего соотечественника; если бы было наоборот, он, ни минуты не медля, дал бы знать Наполеону об опасности, угрожающей его посланнику.
Немного успокоившись, Гастон не без удовольствия остановился на мысли, что, вероятно, жизнь его очень дорога маркизе, если она решила не только хитростью завлечь его в свой дом, но и устроить так, что он не мог выйти теперь из него.
«Эта женщина любит меня», — решил он.
Он не боялся ее никогда, несмотря на рассказы о ее жестокости по отношению к его соотечественникам; он всегда доверял ей и не боялся ее даже и теперь, когда находился в ее власти и сидел взаперти. «Вильтар сумеет вовремя освободить меня отсюда, — думал он, — а пока я могу заняться маркизой». И с этою мыслью он лег в постель и скоро заснул крепким здоровым сном, и во сне ему снилась женщина с черными глазами, прижимавшаяся пурпуровым ротиком к его устам.
Гастон спал, не просыпаясь до самого утра, и только когда в семь часов к нему вошел Джиованни Галла, он открыл наконец глаза и приказал поднять драпри у окна.
— Ну, юноша, — начал он, — что вы скажете мне сегодня?
— Спрошу у вашего сиятельства: что вы желаете — кофе или шоколада?
— Это честно, по крайней мере здесь и узнику предоставляется некоторый выбор.
— Узник — слишком жестокое слово, ваше сиятельство.
— Как, вы запираете мои двери, загораживаете решетками окна, не отвечаете на мой зов и обижаетесь на слово «узник»? Однако, юноша, будьте же откровеннее со мной.
— Я совершенно откровенно говорю, ваше сиятельство. Дверь была заперта и окна закрыты решетками, но ведь это же для вашей пользы. Вы знаете Венецию, ваше сиятельство, вы знаете ее слуг, следовательно, ввиду того что и мы знаем их хорошо, вы должны понять, что мы действовали так только в силу необходимости. Иначе что бы нам пришлось сказать своей госпоже по ее возвращении сегодня?
— Сегодня? Вы уверены, что она вернется сегодня, Джованни?
— Она будет ждать ваше сиятельство в саду ровно в двенадцать часов.
— А теперь который час?
— Теперь семь часов. Вы долго спали, ваше сиятельство.
ebooksa