Учитель для ангела

22
18
20
22
24
26
28
30

— Благородно, — пробурчала та, как бы смиряясь с фактом своего иномирного происхождения. — А эти сады и сейчас летают?

— Да, наш мир почти совсем не меняется со временем, — подтвердил Герман, — потому что, в отличие от жителей этого мира, мы и сами не меняемся. Смерть не приносит аэрам забвения, мы всё помним и воспроизводим реальность Аэрии точно такой, какой она была в прежнем воплощении.

— Это, наверное, так скучно, — Василиса состроила кислую гримасу. — Вы поэтому лезете в наш мир, что вам не хватает новизны?

— Что?! — Герман явно был шокирован её словами. Он ожидал чего угодно: зависти, восхищения, даже злости, но уж точно не сочувствия к бедненьким скучающим аэрам. — Ты поняла, что я только что сказал? Я помню сотни своих воплощений, и все жители Аэрии тоже. Раньше и в мире Игры перевоплощение не стирало личность игроков, все всё помнили. То, что случилось с вами в этом мире, было настоящей катастрофой.

— А может быть, просто кто-то сделал нам одолжение? — вопрос Василисы прозвучал настолько абсурдно, что в первый момент Герман его даже не понял. — Я бы, к примеру, не хотела помнить все свои косяки из прошлых жизней, — пояснила она свою мысль. — А чего только стоят воспоминания о болезнях, старости и смерти? Неужели память о сотнях жизней совсем не давит тебе на мозги, не заставляет сомневаться в себе и окружающих? Думаю, в моём мире всё устроено как-то гуманней, что ли.

— Хочешь сказать, что если бы у тебя появился шанс вернуться домой, ты бы им не воспользовалась? — от удивления Герман едва шевелил языком, уж такого он точно от Василисы не ожидал.

— Ну почему же? — как ни в чём не бывало заявила та. — Разумеется, съездила бы на экскурсию, интересно ведь поглазеть на летающую речку и громадных розовых котов с синими глазами, — она намеренно замолкла, давая слушателю переварить свои сентенции, и вдруг весело расхохоталась. — Прости, Герман, но у тебя такой ошарашенный вид, словно ты сейчас, вместо меня, вдруг увидел того самого котика. Да шучу я, конечно, мне было бы интересно пожить в другом мире.

— Только пожить? — уточнил ратава-корги.

— Не понимаю, почему тебя это так удивляет, — Василиса капризно поджала губки. — Эта ваша катастрофа, наверное, случилась очень давно.

— Семьсот лет назад, — Герман кивнул, пока не понимая, куда она клонит.

— Ну вот, — ухватилась за его слова Василиса. — Может, поначалу нам, потеряшкам, и было тут тошно, но со временем этот мир сделался для нас родным, тем более, что свой старый мир мы все благополучно забыли. И знаешь, что я тебе скажу, — она хитро улыбнулась, — лично мне этот мир очень нравится. Думаю, и тебе тоже, коли ты тут торчишь по доброй воле.

Беспечно разбрасываясь шутками, Василиса даже не подозревала, что её слова сейчас рушат самую основу жизненных принципов Германа, вернее, ратава-корги по имени Ро, который осознанно посвятил уже даже не одну свою жизнь благородному делу спасения пострадавших от стирания аэров. Тот факт, что далеко не все жертвы катастрофы желают, чтобы их спасали, раньше никогда не приходил ему в голову. До сего момента Ро свято верил в то, что бедняги тяжко страдают от разлуки с родным домом и только и ждут, когда же у их соотечественников дойдут руки до своих затерянных в Игре собратьев. Увы, коварная реальность отчего-то отказывалась соответствовать его теоретическим измышлениям. Возможно, спасение пострадавших от стирания и имело смысл в первую сотню лет после катастрофы, пока те ещё сохраняли остатки воспоминаний, но теперь спасательная миссия сделалась бессмысленной.

Те бедолаги, которые по воле управленцев Аэрии застряли в грубом и примитивном мире и, по идее, должны были зачахнуть, растворившись в среде аватаров, почему-то предпочли не чахнуть, а жить дальше. Каким-то удивительным образом они умудрились не просто выжить, но и переделать этот мир под себя, причём они трансформировали не только внешнюю среду, но и своих вынужденных соседей-аватаров, и главное, они изменились сами. Вместо того, чтобы изолироваться от навязчивого потока астральных энергии, которым мир Игры был заполнен под завязку, они приняли решение впустить этот поток в себя, а впоследствии даже оседлали его и заставили себе служить.

Для аэра, помешанного на самоконтроле, это казалось самоубийственным шагом. Ро привык полагаться исключительно на свой интеллект, поскольку много жизней его учили игнорировать эмоциональный фон и презирать проявления чувств. Он искренне считал аэров высшей расой именно за их способность управлять своими мыслями. И в этом, наверное, не было никакой ошибки, по уровню интеллекта ни один из аватаров не мог тягаться с игроками. Но только сейчас до самоотверженного ратава-корги дошло, что аватарская цивилизация вовсе не была отсталой, она попросту строилась на иных принципах. При принятии решений жители мира Игры вовсю использовали своё чувственное восприятие, но не в противовес логике, а в дополнение к ней. Местная поговорка «первое решение самое верное», которую рациональный ум аэра раньше воспринимал исключительно как полнейшую чушь, вдруг наполнилась смыслом. Жители мира Игры доверяли своей интуиции ничуть не меньше, чем тщательным расчётам, причём их интуитивный подход базировался не на подсознательном анализе фактов, как у аэров, а на чувствах.

— А ведь Василиса права, — пришло на ум Ро, — в Аэрии бывшие игроки станут изгоями, их будут считать убогими и даже увечными, эдакими полу животными. Так зачем им покидать мир, который они создали для себя и по собственному усмотрению?

Но ведь есть ещё такой бонус, как практически вечная жизнь. Только ради этого стоило сменить место жительства и терпеть связанные с переездом неудобства. Или это тоже не аргумент? Может быть, неизменность среды обитания и сохранение собственной личности вовсе не являются таким уж благом? Похоже, в преимуществе помнить свои прошлые жизни скрыт какой-то подвох. Из-за этих воспоминаний аэры автоматически цепляются за опыт прошлого, и это сужает диапазон их возможностей в настоящем. Не исключено, что если бы этот опыт отсутствовал, то количество ошибок, которые аэры могли бы совершить, было бы гораздо больше, но возможно также, что тогда они сумели бы найти какие-то новые решения, которых сейчас просто не видят за завесой прежних жизненных паттернов. В любом явлении имеются свои плюсы и минусы.

Почему же в таком случае ратава-корги так зациклились на спасательной операции и даже мысли не допускают о том, чтобы поставить под сомнение целесообразность своей героической деятельности? Они жертвуют собой, проживая целые жизни в Игре и ежедневно рискуя не просто жизнью, а самим своим существованием, ведь наказанием за нелегальное посещение Игры является развоплощение. А кому нужны все эти жертвы? Уж точно не пострадавшим от стирания игрокам. И ладно бы ратава-корги приносили в жертву своим идеалам только собственные жизни, но они не щадят и тех, кого вроде бы намеревались спасти, да вдобавок ещё ни в чём не повинных игроков. Да, Ро было о чём подумать, и эти раздумья круто изменили его жизнь.

Глава 16

Тёмно-синий сапфир на изящной ручке Эвианы глубиной цвета невольно наводил на мысль о бездонных морских просторах, а окружавшие кабошон брильянты сияли как маленькие звёздочки, разбрасывая пляшущие отблески по стенам столовой. Кольцо выглядело неприлично богатым и вызывало у собравшихся за ужином обитателей замка Гилмор вполне обоснованные подозрения, что такой подарок никак не мог быть просто прихотью влюблённого лорда. Впрочем, гадать о причине непомерной щедрости хозяина замка не было нужды, достаточно было взглянуть на владелицу кольца, и всё сразу делалось понятно. Глаза Эвианы сияли так ярко, что своим сиянием с лёгкость затмевали алмазный блеск, а румянец на её щёчках мог бы посоперничать с лепестками роз, украшавших обеденный стол. От улыбки, которая не сходила с алых губок прелестницы, даже когда её рот был набит едой, у участников праздничного ужина становилось легко и весело на душе. У всех, кроме подозрительного ратава-корги.

Ро с трудом дождался окончания трапезы и как буря ворвался в кабинет Врана. Он не стал разводить церемонии и задавать ненужные вопросы, а сразу набросился на хозяина кабинета с обвинениями.