Давлю на звонок… Еще раз. За дверью шарканье тапочек. Настороженно-раздраженный хрип:
– Кто? Чего надо?
– Пакет. По мобилизационной разнарядке, – объявляю я.
Дело нередкое. Свинолупенко как руководитель областного звена находится в мобилизационных планах облвоенкомата. Военные время от времени устраивают учения и проверки. Особенно любят делать это по ночам, чтобы увериться – человек бдит.
Что-то нечленораздельное донеслось, похожее на ругань. Дверь открылась.
Проем закрывал некогда широкий в кости, а ныне расплывшийся в жире до неприличия, недовольный хозяин в пушистом халате. Курчавые волосы, пышные усы и кабаний взгляд человека, ищущего, на ком бы сорвать злость.
Ну, поехали. Вперед!
Вжимаем хозяина в стену.
– НКВД! Все остаются на местах!..
И вот вся семья в сборе. В просторной столовой за квадратным столом сидит Свинолупенко. Рядом его полноватая взъерошенная жена с вошедшими глубоко в полные пальцы бриллиантовыми кольцами, с которыми не расставалась даже ночью. Она тоже завернута в халат – шелковый, с лебедями и японскими иероглифами. Что-то пыталась верещать и возмущаться. Зря, с нами так себя не ведут.
– Сейчас в наручники и в камеру, если еще слово без спроса, – с явной угрозой отчеканил я.
– Да я…
– Молчать! – рявкнул я так, что стекла задрожали.
Она и замолчала. Истерика сменилась на парализовавший все тело ужас.
Еще две дочки-близняшки тринадцати годков. Они перепуганы, слезы текут, и сердце мое будто пальцы сжимают. Детские слезы – это очень тягостно. Но иначе нельзя. Мы вершим пролетарское правосудие.
Я кивнул старшему оперуполномоченному экономического отдела УГБ Саше Александрову. Он извлек из папки ордер и продемонстрировал его.
«НКВД СССР.
Управление НКВД по области.
Ордер № 1196.
Выдан 1 июня 1938 года.