А душу Клааса Матерь Божья вознесла в самую высокую из горних обителей, туда, где звезды свешиваются гроздьями с небосвода. И там его омыли ангелы, и стал он юн и прекрасен. Потом они с серебряной ложечки накормили его
— Он в селениях райских, — сказала вдова.
— Пепел его бьется о мою грудь, — сказал Уленшпигель.
80
В продолжение следующих двадцати трех дней Катлина худела, бледнела, сохла — ее точно жег внутренний огонь, еще более жгучий, чем пламя безумия.
Она уже не кричала: «Огонь! Пробейте дыру! Душа просится наружу!» — теперь она все время находилась в восторженном состоянии и твердила своей дочке Неле:
— У меня есть муж. У тебя тоже должен быть муж. Красавец. Длиннокудрый. Ноги холодные, руки холодные, зато любовь жаркая!
Сооткин смотрела на нее грустным взглядом — ей казалось, что это какое-то новое помешательство.
А Катлина между тем продолжала:
— Трижды три — девять — священное число. У кого ночью глаза светятся, как у кошки, только тот видит тайное.
Однажды вечером Сооткин, слушая ее, жестом выразила недоверие. Но Катлина не унялась.
— Четыре и три под знаком Сатурна означают несчастье, под знаком Венеры — брак, — сказала она. — Руки холодные, ноги холодные, сердце горячее!
— Это все злочестивые языческие суеверия, — молвила Сооткин.
Катлина перекрестилась и сказала:
— Благословен Серый рыцарь! Неле надобен жених, красивый жених при шпаге, черный жених со светлым ликом.
— Вот, вот, — вмешался Уленшпигель, — побольше ей женихов, побольше, а я из них нарублю котлеток.
Эта вспышка ревности не укрылась от Неле, и она посмотрела на своего друга влажными от счастья глазами.
— Мне женихов не нужно, — сказала она.
— А придет он в серых одеждах, — твердила Катлина, — и новые сапожки на нем, и шпоры не такие, как у всех.
— Господи, спаси умалишенную! — воскликнула Сооткин.