Легенда об Уленшпигеле и Ламме Гудзаке

— А что ты мне за это дашь? — спросил truxman.

— Сначала сделай дело, а потом уже проси вознаграждения, — сказал Ламме. — А не полезешь, я прикажу тебя высечь, разбойничья твоя рожа. И не поможет тебе твое знание французского языка.

— Чудесный язык — язык любви и войны! — заметил truxman и стал взбираться на мачту.

— Ну, лоботряс, что там? — спросил Ламме.

— Ни в городе, ни на кораблях ничего не видать, — отвечал truxman и, спустившись, сказал: — А теперь плати.

— Довольно с тебя того, что ты у меня спер, — рассудил Ламме. — Но только это тебе впрок не пойдет — все равно отдашь назад.

Тут truxman опять вскарабкался на мачту и крикнул:

— Ламме! Ламме! К тебе в камбуз вор забрался!

— Ключ от камбуза у меня в кармане, — сказал Ламме.

Но тут Уленшпигель отвел Ламме в сторону и сказал:

— Сын мой! Тишина, царящая в Амстердаме, меня страшит. Это неспроста.

— Я тоже так думаю, — согласился Ламме. — Вода в кувшинах замерзает, битая птица точно деревянная, колбаса покрывается инеем, коровье масло твердое, как камень, постное масло все побелело, соль высохла, как песок на солнцепеке.

— Скоро грянут морозы, — сказал Уленшпигель, — тогда амстердамцы подвезут артиллерию и несметною ратью ударят на нас.

Уленшпигель отправился на флагманское судно и поделился своими опасениями с адмиралом, но тот ему сказал:

— Ветер дует со стороны Англии. Надо ожидать снега, а не мороза. Возвращайся на свой корабль.

И Уленшпигель ушел.

Ночью повалил снег, а немного погодя ветер подул со стороны Норвегии, море замерзло, и теперь по нему можно было ходить, как по полу. Адмирал все это видел.

Боясь, как бы амстердамцы не пришли по льду и не подожгли корабли, он приказал солдатам держать наготове коньки — на случай, если им придется вести бой на льду, а канонирам — наложить побольше ядер возле лафетов, зарядить и чугунные и стальные орудия и держать в руках зажженные фитили.

Амстердамцы, однако ж, не показывались.

И так прошла неделя.