— Только не «ф», а «в», — сказал он. — Не Лифшиц, а Лившиц. Просят не смешивать с Яковом Лифшицем.
— Вы его не любите? — спросил я.
— Нет, почему же, — ответил Лившиц. (С первого же дня знакомства я начал звать его, как и все, Изей.) — Но он недолго проживет в наше время.
— Почему?
— В нем мало юмора.
Изя принес мне записку от Иванова с просьбой прийти завтра в редакцию «Моряка» — пора было готовиться к работе.
С Изей пришел высокий и неправдоподобно худой человек в обмотках, с профилем менестреля и прядью красивых каштановых волос, свисавшей на лоб. Он подал мне широкую дружелюбную руку и щелкнул по-военному каблуками. Потом он подошел к шкафу с профессорской энциклопедией, вынул первый том, перелистал его и выбрал все листки папиросной бумаги, которыми в книге были переложены цветные рисунки и карты.
— Эдя! — предостерегающе сказал Изя, но человек с профилем менестреля даже не взглянул на него. Он вынул второй том энциклопедии и тоже вытащил из него всю папиросную бумагу.
— Вот теперь покурим! — сказал он с удовольствием.
— Эдя, это некрасиво, — заметил Изя.
Высокий человек молча оторвал от папиросной бумаги короткую полоску, как-то особенно ловко зажал ее между пальцами, поднес ко рту, и вдруг в дворницкой раздалась тоненькая, как колокольчик, но вместе с тем громоносно-звонкая трель какой-то безусловно трогательной птахи.
— А это, по-вашему, красиво или некрасиво? — спросил высокий человек.
Это было необыкновенно. Я слышал, как в крошечном и горячем горле этой птахи пересыпался поющий бисер.
— Простите, — вдруг спохватился Изя, — я забыл познакомить вас. Это наш одесский поэт и птицелов Эдуард Багрицкий.
— Вы, как всегда, напутали, Изя, — сказал нарочито хриплым басом Багрицкий. — Следует произносить: «Багратион-Багрицкий, последний потомок княжеского кавказско-польского рода из иудейского колена Дзюба». Пошли купаться на Ланжерон!
Рубка мебели
В этой главе придется немного отступить от последовательного описания событий, чтобы дать некоторое представление об удивительном редакторе газеты «Моряк» Евгении Иванове и той обстановке, какая сложилась в редакции.
Должен оговориться, что Союз моряков назначил ответственным редактором газеты капитана дальнего плавания партийца Походкина. Иванов был только техническим редактором, но своим напором, изобретательностью и размахом он так сокрушительно действовал на уже одряхлевшего капитана, что тот почти отстранился от редактуры и предпочел сидеть у себя на даче в Аркадии.
У Иванова, ходившего, как я уже упоминал, в мятой морской фуражке, заштопанной кавалерийской шинели и в деревяшках на босу ногу, был вид прожженного портового жлоба. Но вместе с тем никто так не очаровывал людей, как этот картавый мальчик с невинными глазами. На вид Иванову было лет двадцать, тогда как на самом деле ему было уже под сорок.
Он был превосходным рассказчиком. Юмор не покидал его во всех, даже отчаянных, случаях жизни. Кроме того, Иванов был очень учтив.